я приходил вместе с Ли-Пин, меня не надо было представлять. Эти люди — цвет новой культуры Шанхая — останавливались и приветствовали меня. Много раз, почти как рок-звезда, я вынужден был бежать через запасной выход в стоящую наготове машину, пока девушки-фанатки кричали и визжали, стараясь подобраться ко мне поближе.

Вслед за моим появлением, к неудовольствию местных властей, устраивались демонстрации.

В каждом университетском городке появлялись все новые и новые отделения демократической партии. Лидеры небольших отделений по всему побережью начали общаться друг с другом. Они сочиняли стихи и песни, которые прославляли рождение новой революции. Десятки предводителей студентов покидали свои институты в середине семестра, чтобы съездить в другие кампусы, куда я не мог добраться, поскольку меня постоянно преследовали. Они объявляли себя моими последователями. Некоторых из них арестовали, а других отправили к родителям на поруки под домашний арест.

К тому времени как летнее солнце вступило в полную силу, вся страна пылала, как в огне. Это был пожар в душах и сердцах. Все говорили обо мне так, как будто я был духом, живущим только в разговорах тех, кто преклонялся передо мной. Некоторые заходили так далеко, что утверждали, будто бы меня вовсе нет, что я мираж, который выдумала полиция, и предлог для затягивания веревки на шее людей. И все же мои свежие аудиозаписи и множество людей, которые видели меня своими собственными глазами, снова и снова доказывали, что я живу среди них и что революция все же пустила свои корни.

Когда я на спине тощего мула приехал в Фуцзянь и увидел горные вершины, которые дрожали в знойном воздухе, я хлопнул в ладоши и произнес небольшую молитву в благодарность за это незабываемое путешествие в своей жизни. Стоя на коленях у ручья, я умылся ледяной горной водой и сделал несколько глотков. Это был вкус райского блаженства. От мучительной жажды не осталось и следа.

ГЛАВА 58

Каждый день, который проходил, оставляя Тана Лона на свободе, причинял мне боль, как от острой отравленной стрелы. Я, как безумный овод, бросался на любое подобие следа Тана, только для того, чтобы узнать, что этот дух опять исчез. Я добрался до Синьцзяни в поисках своей жертвы, но и там меня ждало разочарование.

Во время этой поездки я остановился, чтобы навестить Суми, которая отказалась говорить со мной и угрожала, что покончит с собой. Но самым ужасным была пощечина, которую я получил от своего сына. Когда я приехал, Тай Пинь ловил бабочку. Он жил в пределах тюремного двора.

«Сын, прости меня. Однажды ты поймешь, какой я на самом деле. Однажды я подарю тебе весь мир». Я смотрел в будущее. Когда в моих руках сосредоточится вся мощь власти, я заберу сына отсюда. Я считал себя вправе пока оставить Тай Пиня в этом заключении. И почувствовал облегчение, когда заметил, что мальчик подрос и увлеченно занимается с подарками, которые я посылал ему каждый месяц: велосипедом, коробкой со свечами, книгами, о которых я в своем детстве мог только мечтать.

Не проходило ни единого дня без тревожных сообщений о гражданских волнениях, прямо или косвенно спровоцированных Тан Лоном. Случались забастовки на фабриках, в южных провинциях сидячие демонстрации, в университетах на юго-западе. По последним подсчетам, число членов демократической партии достигло уже полумиллиона. А это само по себе вызывало большое беспокойство, не считая трех тысяч членов более мелких партий, которые неожиданно появились в последние несколько месяцев.

— Это — наша головная боль, — вздохнул как-то раз Хэн Ту. — Коммунисты свергли гоминьдановцев в тысяча девятьсот сорок девятом году, тогда события развивались точно так же, как это происходит сейчас.

— У нас есть оружие, армия и военные базы, — ответил я. — У народа нет ничего, кроме призрака Тана.

— И что же ты делаешь с оружием? Что делаешь с армией? Почему спустя шесть месяцев вы так до сих пор и не смогли поймать этого человека?

— Мы использовали все методы, товарищ председатель.

— Пошлите армию, флот, авиацию. Мне все равно, что вы будете делать, но делайте это быстрее. Шенто, сын мой, я еще никогда раньше не получал так много жалоб от старых министров. Они хотят твоей отставки. Но я верю тебе и хочу, чтобы однажды ты занял мое место. Ты должен продемонстрировать свою твердость и силу. Мне здесь нужна стабильность.

— Вы ее получите.

ГЛАВА 59

1986

18 июня, ПЕКИН

От Фей-Фея теперь осталось лишь жалкое подобие того человека, который был брошен в тюремный фургон, а потом увезен в неизвестном направлении куда-то на запад, в горы. Когда фургон остановился и его дверцы вновь открылись, его выволокли наружу и швырнули на землю. Солдат прочел приговор:

— Фей-Фей Чен, вы приговорены Верховным народным судом к смертной казни, назначенной на сегодня по обвинению в антиправительственной деятельности.

— Но я не был в суде.

— Это окончательный приговор и обжалованию не подлежит.

— Я хочу жить! Я готов признаться во всем!

— Признание ничего не изменит.

— Пожалуйста, дайте мне увидеться с семьей и друзьями в последний раз. Я имею право на несколько дней отсрочки.

На огромном дереве, выбранном для проведения казни, уже собралась стая крикливых ворон, жаждущих крови. На каменных лицах правительственных репортеров не отражалось никаких эмоций и чувств. Их было трое, и только они могли стать свидетелями этого момента, чтобы сделать страшные снимки казни и опубликовать их потом в центральных газетах.

— Пожалуйста, репортеры, сделайте что-нибудь! Я невиновен! — умолял их Фей-Фей, упав на колени.

Еще один солдат толкнул его ногой в спину, и Фей-Фей упал лицом вниз. Вокруг поднялась туча пыли. Наступив тяжелым армейским сапогом на спину Фей-Фея, солдат дважды нажал на спусковой курок. Голову Фей-Фея разорвало, и куски мозга разлетелись во все стороны. Его тело вздрогнуло в последний раз, и он умер.

Защелкали фотоаппараты, снимая последний момент его жизни.

ГЛАВА 60

1986

18 июня, ТЮРЬМА СИНЬЦЗЯНЬ

На рассвете дверь моей камеры кто-то открыл резким ударом ноги, и меня вывели; Тай Пинь заплакал. Охранники втолкнули меня в камеру пыток и привязали к металлическому столу. Офицер ходил взад и вперед, заложив руки за спину, затем показал на магнитофон, стоявший рядом.

— Признайтесь, что вы никогда не знали Шенто, что сами все это придумали, — приказал он.

— Мой язык говорит только правду и