Я снова повторил себе, что это именно Суми предала меня. А предательство нашего прошлого заслуживает наказания: смерти для нашего прошлого и будущего, которое заставит умереть и прежнего Шенто. На его месте родится новый Шенто — одинокий волк, которого никто не любит, которого все бросили и покинули. Моя жизнь теперь была как кленовый лист, который я однажды поднял и засушил между страницами своего дневника. Это был символ моей любви к ней — сухой, одинокий, упавший. Мне вспомнилось стихотворение, написанное во времена династии Тан: «Весь лес покрывается зеленью весной, кроме одного больного дерева. Один корабль тонет, а тысячи других продолжают бороздить океан».

Мужчина, которому не хватает решимости, должен принять судьбу сухого дерева или тонущего корабля, который медленно растворяется в тишине, а круговорот времен остается, и волны океана смывают его след. Но не таков был мой характер.

Я решил перерезать горло Суми, которая разболтала всему свету наши самые важные секреты, хотел вырвать сердце у нее из груди и, держа его в руке, изучить все темные нитки кровеносных сосудов, в которых скрывалось предательство. Но на пути у меня стояли два небольших препятствия. Первое появилось в одну из бессонных ночей, когда я оттачивал лезвие меча, чтобы убить Суми. Я отбросил меч и точильный камень в сторону. Каждый звук металла разрывал мне сердце, как будто бы я готовился покончить со своей собственной жизнью. Это было невыносимо, и я бросил занятие. Я даже представил себе, как моя кровь стекает вниз и собирается в лужицу в том месте, куда обычно наливают воду, чтобы смочить камень. Тогда я понял: это вовсе не важно, что Суми совсем разлюбила меня, она была частью моей плоти и крови. В ярости я нанес удар мечом самому себе по руке и был поражен тем, что это было совершенно безболезненно, и еще тем, что ее жизнь значила для меня больше, чем моя собственная. Поэтому я разломал меч на куски, засунув лезвие в старинные дворцовые солнечные часы. Потом бросился на камни, которыми был вымощен двор. Меня душили слезы, и я пролежал так до самого рассвета, когда часовой нашел меня и помог добраться до моей берлоги.

Но любовь и ненависть продолжали терзать меня. И я снова стал упиваться мыслями о том, как покончу с жизнью Суми, независимо от того, будет ли мне при этом больно или нет. Я не мог вынести ее презрительного взгляда, когда она смотрела на меня. Я изготовил три специальные серебряные пули, которыми собирался застрелить ее, но когда полировал их, я услышал плач своего сына, Тай Пиня. Мальчика, который был моей плотью с совершенно таким же, как и у меня в детстве, голосом. Это были крики отчаяния, плач сироты. Я оглянулся вокруг, осмотрел весь двор, но никого не увидел. И все же этот плач преследовал меня, разрывал мне на части барабанные перепонки. Я не мог ничем заглушить его, как ни старался.

Два дня я прятался за своим окном, наблюдая за матерью и сыном. Я видел не мальчика Тай Пиня, а себя самого, тощего деревенского мальчишку из Балана, босого, одетого в грубую болтающуюся одежду, послушно сидящего возле матери, которой я никогда не знал. Он слушал чудесные сказки, которые она читала ему. Я плакал, растроганный мыслью о том, как могла бы любить меня тень моей родной матери, и слезы капали на мою накрахмаленную форму.

Вскоре после этого я принял единственное приемлемое для меня решение — отказаться от Суми и отправить ее в самую отдаленную тюрьму на северо-западе Китая. Я решил оставить ей на воспитание Тай Пиня, поселить их в довольно сносных условиях, чтобы мальчик мог получить хорошее образование и воспитание, согласно его месту в жизни. Подобно многим императорам древности, жившим задолго до меня, я наказал Суми, так же как неверную наложницу, отправив ее в глушь западных краев, где она будет жить, вечно сожалея о случившемся, лишенная всяких радостей.

— Мама, я не хочу уезжать, — сказал Тай Пинь, когда услышал эти новости.

Суми наклонилась и поцеловала его в лоб.

— Все будет хорошо, — пообещала она.

— А куда мы едем?

— В очень далекие края, где ты увидишь горы и пустыни Срединной империи.

Солдат подтолкнул в спину мать и сына и заставил их сесть на задние сиденья зеленого армейского автомобиля. Как будто бы чувствуя мой встревоженный взгляд, следящий за ними, Суми ни разу не повернула голову. Она была собранной и молчала, гордо подняв голову. Держа Тай Пиня в объятиях, она прижалась к нему и стала что-то шептать ребенку на ухо. Фургон тронулся, мое сердце забилось сильнее. Может быть, я совершил непоправимую ошибку? Не повторяю ли я грех своего отца?

Мальчик оглянулся, выискивая что-то или кого-то взглядом, он улыбался. И на щечках у него появились ямочки. Я закрыл глаза, потому что это зрелище было для меня невыносимым. Потом я отбросил тяжелую занавеску в сторону, прижался носом к стеклу, чтобы в последний раз увидеть двух скитальцев, отправившихся в долгий путь. От слабости я прислонился к темной стене. Только спустя довольно долгое время я смог собраться с мыслями и прийти в себя, чтобы стать тем, кем был. Я поддержал свой дух одной из любимых цитат Хэн Ту: «Чтобы совершить революцию, необходимо приносить жертвы». Я вернулся в темные коридоры власти. Хито Лин уже ждал меня.

— Может быть, я не прав, что выслал их отсюда? — спросил я его.

— Нет, полковник. Во время «культурной революции» я донес на своего отца, когда узнал, что он спит с моей одноклассницей. Его арестовали, а я получил повышение и стал первым секретарем Красной гвардии в своем институте.

— И ты гордился собой?

— Да, — довольно неуверенно ответил Хито.

Я сменил тему:

— Где сейчас наш преступник — молодой Лон?

— Два дня назад его видели в провинции Шандун в университете Нанкай, еще одной либеральной школе. Затем он произнес речь в университетском городке Тьенджина, на котором собралось три тысячи членов клуба «Ядовитое дерево».

— Почему ваши люди не схватили его?

— Он уехал до того, как мы прибыли на место.

— Что случилось с вашей сетью для отлова преступников? В вашем распоряжении вся полиция страны, и все, что вы находите, это только его тень?

— Это все равно что искать иголку в стоге сена.

— А вы разве не понимаете его намерений?

— Да. Университеты. Но у нас их тысячи по всей стране.

— Велите местной полиции наблюдать за всеми центральными университетами.