Села на коня и повела войска на Сен-Дени.

А через полтора года это письмо чрезвычайно помогло руанским судьям отправить её на костёр. При этом нужно сказать, что вследствие того безобразия, которое творилось вокруг вопроса папской преемственности, мысль доискаться правды путём прямого откровения свыше возникала сама собой и далеко не обязательно вызывала негодование. Напротив, урбанистская пропаганда в своё время самым широким образом, в европейском масштабе использовала тот аргумент, что францисканец инфант Пётр Арагонский узнал «из уст самого Христа» о законности именно римской папской линии. Но Девушке Жанне нельзя было дозволить то, что было дозволено Петру Арагонскому.

24-го она была в Санлисе. Здесь она причастилась вместе с герцогом д’Алансоном и на следующий день причастилась опять вместе с Вандомом. Обычно она, по словам нескольких свидетелей, причащалась раз в неделю, но к обедне поспевала каждый день, кроме самых экстренных случаев, – чаще всего, как рассказывает д’Олон, к «тихой мессе».

26-го она в один переход достигла Сен-Дени, который сдался без всякого сопротивления. Знамёна с лилиями Святого Людовика вновь веяли над усыпальницей королей Франции.

Передовые части расположились в деревнях вдоль северной границы Парижа – в Обервилье, на Монмартре, в Монсо. Чтобы получить возможность атаковать столицу также и с левого берега, мосты были наведены на Сене у Сен-Дени. На левом берегу небольшие отряды захватили Бетэмон и Монжуа, Сен-Дени. Каждый день Девушка неоднократно подходила к самым городским стенам, по нескольку раз в день происходили стычки.

В то же время она в Сен-Дени, как прежде в других местах, опять успевала крестить детей («мальчикам я давала имя Карл, в честь короля, а девочкам – Жанна, или называла их так, как хотели сами матери»). По-прежнему она зорко смотрела за нравственностью ратных людей. Де Кут рассказывает, что в Шато-Тьерри она увидала с каким-то рыцарем проститутку «и, обнажив меч, погналась за ней, но не ударила, а только кротко и любезно сказала ей, чтоб та больше так не ходила с солдатами, а то ей от неё достанется». Но в Сен-Дени, как рассказывает д’Алансон, заметив опять такую особу, она так погналась за ней с обнажённым мечом, что в погоне сломала его. Из этого сделали легенду: Жан Шартье уверяет, что ещё во время похода на Реймс она сломала о проститутку меч из Фьербуа, к большому неудовольствию короля, и что с этого времени «у неё не было такой удачи, как прежде»; но по собственным её словам, меч из Фьербуа был у неё ещё в Ланьи, перед самым концом: в Сен-Дени она, очевидно, сломала не его, а какой-то, так сказать, «обыкновенный» меч, – их у неё было несколько.

В день, когда она заняла Сен-Дени, 26 августа, в Париже духовенство ещё раз привели к присяге английскому королю. Парламент прервал свои заседания. Спешно приводились в порядок внешние укрепления, расставлялись пушки и прочее. По словам «Парижского Буржуа», «никто не решался выйти за город за своим виноградом и фруктами или пойти на свой огород… И было в городе множество людей, но никакого товара, ничего, кроме сыра, яиц и фруктов по сезону». «Нормандская хроника» Кошона подтверждает: «Город был доведён до такого состояния, что продовольствие не приходило больше ни с какой стороны и невероятно подорожало в городе… И думаю, что они (нападавшие, т. е. Девушка. – С. О.) овладели бы городом Парижем, если бы им дали довести дело до конца».

В Компьени бургундские послы «проявляли великое желание прийти к примирению», но мира не подписывали. Ничто не препятствовало Карлу VII ещё и в этот момент предъявить ультиматум: немедленный мир или возобновление военных действий по всем направлениям; ничто не препятствовало ему подобрать, как спелые плоды, все города, готовые ему сдаться, и тем временем бросить всю свою победоносную армию на Париж, где его многочисленные сторонники, при общем крушении англо-бургиньонского владычества, немного раньше или немного позже открыли бы Девушке одни из городских ворот; ничто не препятствовало Карлу VII немедленно поставить Филиппа Бургундского в то положение, в котором он оказался через шесть лет, когда подписал мир потому, что Париж не мог больше долго держаться.

Но срыв переговоров теперь был бы, конечно, банкротством политики Режинальда Шартрского и Ла Тремуя; «и казалось, – пишет Персеваль де Каньи, – что король следует советам, обратным желанию Девушки, герцога д’Алансона и тех, кто был с ними». Карл VII всё ещё не видел ошибки своего расчёта. Имея выбор между действием Девушки и словом Филиппа Бургундского, он положился на слово Филиппа Бургундского. 27 августа, когда стало ясно, что бургундцы сейчас мира не подпишут, представители Карла VII не предъявили ультиматум, а предложили в ожидании мирного договора заключить перемирие на четыре месяца.

Не имея возможности остановить действия, уже начатые Девушкой под Парижем, дипломатия Карла VII предлагала: немедленно заключить перемирие, распространяющееся на всю территорию на север от Сены, «от Ножана до Арфлёра, за исключением городов и крепостей, расположенных на переправах через вышеназванную реку Сену; кузену нашему герцогу Бургундскому предоставляется право во время этого перемирия по его усмотрению, ему и его войскам, защищать город Париж и сопротивляться тем, кто попытался бы нападать на этот город». Иными словами: Девушка имеет право атаковать только Париж (и «иные переправы через Сену»), Филиппу Бургундскому предоставляется право отбросить её от Парижа, причём вся территория, составляющая его базу для этой операции, объявляется неприкосновенной. Более того: дополнительным соглашением, по-видимому устным, но в дальнейшем официально признанным его дипломатией, Карл VII обязался сдать Филиппу Компьень, т. е. открыть ему окончательно путь на Париж. И наконец, текст предусматривал со стороны Карла VII «возмещение всякого ущерба, который может быть нанесён нашими вассалами и подданными вопреки настоящему перемирию», т. е. противодействие всяким наступательным действиям на бургундскую территорию, включённую в перемирие.

28 августа в Компьени перемирие было подписано. Оно начало действовать на следующий день. Бургундская дипломатия достигла своего.

Взять Париж в несколько дней, до неминуемого прихода бургундских войск и не имея права препятствовать этому приходу, можно было только чудом. Судя по всему, Карл VII так и рассудил: если она продолжает действовать по повелению Божию, то пусть она возьмёт Париж судом; в противном случае он немного позднее безболезненно получит Париж от Филиппа Бургундского. И на деле он дал ей даже не несколько дней, а только один день, чтобы это чудо осуществить.

Девушка и д’Алансон умоляли его явиться под Париж, показаться населению столицы. «Очень неохотно, – пишет Персеваль де Каньи, – он отправился в путь и добрался до Санлиса». 1 сентября д’Алансон поехал к нему в Санлис. «И было ему сказано, что король выедет 2-го числа. Герцог д’Алансон вернулся к войску; но так как король не приезжал, то герцог д’Алансон вернулся к нему в понедельник 5-го числа и добился того, что король отправился в путь».

7 сентября Карл VII прибыл в Сен-Дени смотреть, произойдёт или не произойдёт чудо, которое ему больше не было нужно, – он думал, по крайней мере, что оно ему больше не нужно.