Где-то в бумагах Карла VII лежат меморандумы Жерсона и Желю: «Пусть те, за кого справедливость, не останавливают неверием и неблагодарностью течение божественной помощи»… «Да убоится король, как бы не пропали его расчёты, если он не будет следовать совету Девушки и понадеется на человеческую мудрость». Тут роль короля – быть «подручным Христовым» в самом точном и буквальном смысле слова, – роль, которая предполагает возможность непосредственных внушений премудрости Божией и долг короля следовать им, когда эти внушения даются; царское помазание – необходимое условие для выполнения этой роли, но условие ещё недостаточное, потому что благодать таинств, всегда необходимая, требует и постоянного участия свободной человеческой воли. Но вот теперь в голове самого Карла VII рождается или кем-то подсказывается ему новая мысль, которая скоро станет официальной теорией и будет повторяться пятьсот лет: призвание Девушки кончилось, надобность в получаемых ею непосредственных внушениях исчезла в тот день, когда он сам, Карл VII, получил благодать помазания; и если он действительно «видел» в Шиноне мистическую корону в руках вестницы Божией, то тем более он теперь убеждает себя в том, что всё её призвание заключалось в фактическом даровании ему короны Франции.

Таков трагизм истории: последний помазанный российский император хотел иметь при себе Серафима Саровского, а когда страна не выдвинула на эту роль никого, кроме Распутина, он нашёптывания сладострастного мужика, проникшего к нему потаённо, как вор, принимал за внушения Святого Духа; Карл VII имел при себе Жанну д’Арк и решил через несколько недель после помазания, что она ему больше не нужна.

И в тот самый момент, когда Карл VII, положившись на умные и тонкие расчёты, перестал обращать внимание на «то, что Бог вкладывает в сердце этой девочки», и пожертвовал иррациональным порывом, – в этот самый момент он с настоящим ослеплением пошёл в ловушку к Филиппу Бургундскому. Получив унизительные предложения Карла VII, Великий Герцог Запада окончательно убедился, что король готов поступиться чем угодно ради мира с ним. Тогда он затянул дело ещё, ничего не подписал и отправил Режинальда назад с пустыми руками, пообещав ему только послать вскоре в Компьень своих послов с ответом. С настоящим ослеплением Карл VII и теперь ещё не видит того, что уже могут разглядеть младенцы и давно поняла семнадцатилетняя Жанна: Филипп пойдёт на примирение только тогда, когда у него не будет иного выбора.

* * *

23 августа, приблизительно в то самое время, когда бургундские послы приехали для дальнейших переговоров в Компьень, Девушка с герцогом д’Алансоном выступила из Компьени на Париж. Карл VII предоставил ей пытаться овладеть столицей и тем временем, пока она была под Парижем, всё внимание сосредоточил на переговорах. Филипп Бургундский был уже с 18 августа официально губернатором Парижа вместо Бедфорда, уступившего ему этот пост; и фактически Филипп контролировал Париж через Вилье де Лиль-Адама, оставшегося в городе почти с одними французскими войсками, без англичан. В Компьени, пишет «Беррийский Герольд», бургундские послы давали множество обещаний заключить мир между королём и герцогом. Спустя несколько недель Филипп категорически заверял Карла VII в своём намерении сдать ему Париж через одного из своих советников, Шаньи, уже принимавшего участие в компьеньских переговорах: нет сомнения, что обещания такого рода давались уже в Компьени. Карл VII окончательно решил сделать всё для использования этой возможности, обращая как можно меньше внимания на действия той, которая была для него вестницей Божией, поскольку она подтвердила ему, что он – король, и сделала его королём, но теперь, когда он стал королём, ведёт себя как своенравная девчонка.

Между тем эта своенравная девчонка в глазах множества людей остаётся вестницей Божией. Она окружена таким ореолом, что люди обращаются к ней с самыми неожиданными – для неё самой неожиданными – вопросами: иногда наивно, иногда для того, чтобы погреться в лучах её славы. В Тулузе один из членов городского совета предложил запросить её о способах борьбы с «дурной монетой», т. е. с инфляцией. Полузабытая претендентка на миланскую герцогскую корону обратилась к «высокочтимой и благочестивейшей Девушке Жанне, посланной Царём Небесным для спасения Франции от угнетающих её англичан» с просьбой поддержать её собственные претензии. И в момент, когда Девушка выступала из Компьени на Париж, она получила письмо со своеобразной просьбой от графа д’Арманьяка:

«Дорогая моя госпожа, препоручаю себя вашей благосклонности и умоляю вас: ныне существует три претендента на папство; одному, проживающему в Риме и именующему себя Мартином Пятым, повинуются все христианские короли; другой проживает в Пеньисколе, в королевстве Валенсийском, и называет себя Климентием Восьмым; о третьем никто не знает, где он проживает, кроме кардинала Сент-Этьенского и немногих людей, которые с ним, и именует он себя Бенедиктом Четырнадцатым. Соблаговолите умолить Господа нашего Иисуса Христа, чтобы по Своей неизречённой милости Он нам открыл через вас, который из этих трёх есть истинный папа и которому мы должны по Его воле повиноваться. Ибо мы с готовностью исполним волю Господа нашего Иисуса Христа. – Искренне ваш граф д’Арманьяк».

По всей вероятности, граф д’Арманьяк, долго и упорно поддерживавший авиньонскую папскую линию, решил наконец «сменить вехи» и хотел для этого воспользоваться перед своими подданными авторитетом Девушки. Недаром эти подданные ещё раньше убедительно предлагали ему примкнуть к национальному королю, «который торжествует милостью Божией через посредство Девушки», – предлагали потому, что сам он занимал по меньшей мере двусмысленную политическую позицию, и сторонники Карла VII смотрели на него просто как на изменника. Девушка сама рассказывает:

«Если бы гонец графа не удалился тотчас, его бросили бы в воду, но не по моей воле»…

Сама она, напротив, хотела вежливо обойтись с этим могущественнейшим феодалом, от которого зависело очень многое на юге Франции. Заданный ей вопрос по существу занимал её весьма мало, тем более что в этот момент ей было не до того – голова у неё была занята Парижем («я садилась на коня, когда дала ответ»). С точки зрения французского духовенства, она должна была ответить, что несомненный папа – тот, который в Риме; но при чтении письма графа д’Арманьяка у неё могла мелькнуть мысль: а кто такой в самом деле Мартин V, если его легат, кардинал Винчестерский, на его папские деньги привёл против неё целое «крестоносное» войско? Она продиктовала:

«Иисус + Мария

Граф д’Арманьяк, дорогой мой друг, Девушка Жанна вам сообщает, что ваш гонец был у меня и сказал мне, что вы послали его сюда узнать от меня, в которого из трёх пап, перечисленных вами, мы должны верить. Об этом деле я не могу по-настоящему сообщить вам правду теперь, пока не буду в Париже или в другом месте в покое, потому что я сейчас слишком занята военными делами. Но когда вы узнаете, что я в Париже, пошлите ко мне гонца, и я вам сообщу по правде, в которого вы должны верить, что вам на этот счёт делать, и вообще всё, что узнаю об этом через совет моего прямого и верховного Государя, Царя всей Вселенной, в меру моих сил.

Написано в Компьени, в 22-й день августа».