На улице Ли застает в ясном небе полную луну — проторчала там всю ночь в ожидании шоу и теперь не намерена его пропустить («Если хочешь в этом мире как-то приподняться, — сказал Хэнк мальцу, когда они вышли из дома, — нужно вырасти выше его темноты».) — дневная луна, пялится на него еще свирепее давешней тарелки с яичницей — и его негодование стремительно тает…

По дороге в город Джо пылал таким миссионерским энтузиазмом, что поведал мне сакральную историю своего чудесного спасения…

— Оно явилось мне однажды ночью, во сне! — орал он, стараясь перекрыть рев пикапа, однако весь этот гам — и рев движка, и скрежет гравия под колесами, и хэллоуинские дудочки да погремушки детей в кузове — сдабривали рассказ особым колоритом. — Точь-в-точь как Давиду и всяким прочим. Весь день и всю неделю мы тогда пахали на болоте, далеко к северу отсюда. Ой, дай-ка припомнить, это было добрых семь, а то и восемь лет назад, да, Джен? Когда мне был зов обратиться в веру? Стояла ранняя весна — и ветер задувал так, что прям-таки скальп с головы сдирал. Но рубить при сильном ветре не так уж опасно, как иные говорят, особенно если глядеть в оба… присматривать за толстыми верховыми ветками, которые обломиться могут, и все такое. Я тебе рассказывал про Джуди Стэмпер? Ааронову внучку? Она как-то гуляла себе по парку, что выше по реке, а тут еловая лапища рухнула, расплющила девочку в лепешку. В парке, чес-слово! Ее мама с папой снялись и убрались из наших краев. Аарон как убитый был. А ведь и ветра особого не было — погожий такой летний денек. Они туда на пикник выбрались, и она всего на минутку от их поляны отлучилась в кустики — и нате: насмерть и всмятку… Такие дела!

Он горестно потрясал головой, пока не вспомнил, с чего завел свой рассказ.

— Но — ах да! — На его оранжевой физиономии снова зажглась широкая белая ухмылка, и он продолжил свое сказание. — Я и говорю, было ветрено, и в ту ночь мне был сон, будто я работаю на вершине мачты, а тут вдруг как налетит ветрюга, и дует, и дует, и все как завертится, закружится так и сяк… И тут грянул такой громовой глас: Джо Бен… Джо Бен, ты должен обрести спасение… А я в ответ: хорошо-хорошо, я и сам не прочь, вот только сперва заарканю эту мачту, а то мы на сколько запаздываем, уж март на дворе! И орудую дальше топором… А ветрюга все пуще завывает. И опять этот голос: Джо Бен, Джо Бен, ступай и обрети спасение. А я: ладушки, но только нельзя секундочку с этим повременить, бога ради? Ты что, не видишь, как я тут задницу надрываю? И обратно рубить, значит. Ну, тут уж ветер по-настоящему с цепи сорвался! Будто до того даже и не дул толком, а так — разминался. Деревья с корнем вырывает, подхватывает, и они знай себе пляшут по округе. Домики в воздух взмывают. Скотина всякая туда-сюда по небу летает задом наперед… А меня так начисто с дерева сдувает, распластало по воздуху, последними когтями в ствол уцепился. И полощусь, что твой флаг. Джо Бен, Джо Бен — ступай… Но это уж было чересчур — и я подпрыгнул прямо в кровати.

— Все так, — подтвердила Джен. — Он подпрыгнул прямо в кровати. В марте.

— И я, значит, говорю: Джен, восстань и облачись. Нам светит спасение!

— Все так. Прямо так и сказал. Восстань и…

— Ага, точно так. Мы в то время жили в старом доме Эткинсов, вниз по реке — и уж внесли за него начальный платеж. Помнишь, Джен? А парой месяцев спустя, Ли, эта развалюха спрыгнула в речку, что твоя лягушка. В один прекрасный день — бултых! Клянусь, я бы тогда скорее поверил, что эта домина летать научится, чем что ее так моментально подмоет! Но вышло так. У Джен вот старинный клавесин пропал, мамин…

— Все так. Я уж почти забыла. Прямо как лягушка…

— И аккурат на следующий день я отправился к брату Уокеру.

— После того, как дом сгинул? — Я немного запутался в хронологии его повести. — Или после…

— О нет — прямо после Сна! И сейчас я тебе такое расскажу. Хочешь узнать такое, что у тебя волосы дыбом встанут? Едва только, в тот самый миг, как я дал эти обеты, дал, значит, обеты и глотнул воды, которая прямо из реки Иордан, — знаешь, что случилось? Знаешь?

Я засмеялся и сказал, что боюсь даже гадать.

— Джен — она понесла нашего первенца точнехонько сразу после этого!

— Все так. Понесла. Сразу после.

— Сразу-сразу после! — напирал Джо.

— Невероятно! — восхитился я. — Трудно и вообразить эликсир подобной силы. Она понесла в тот же миг, как ты испил воды из Иордана?

— Аккурат! В тот же самый миг!

— Занятно было бы засвидетельствовать подобное событие.

— О, парень, Сила Господа — она в Неустанности. — Джо почтительно покачал головой. — Как говорит брат Уокер, «Бог — Застрельщик Небесный». А в старину, понимаешь, «застрельщиком» называли лесоруба, который вдвое против других нарабатывал. «Застрельщик на Небесах и Лажовщик в Преисподней!» Такая уж манера у нашего брата Уокера, Лиланд. Он не шибко-то уважает всякие высокие словеса, какими другие проповедники изъясняются. Зато уж скажет — что гвоздь забьет!

— Все так. Что гвоздь.

Бледная дневная луна мечется среди деревьев, подсматривает, не отстает. Все эти бредни про ребят, которые жертвы полной луны — вервольфы и все такое — чушь, полная чушь…

Джо с женой продолжали разглагольствовать о своей церкви всю дорогу до Ваконды. Я намеревался отлынить от мессы, сославшись на внезапную головную боль, но энтузиазм Джо был таков, что стало жаль его разочаровывать, и я волей-неволей отправился с ним на ярмарочную площадь, где в огромном двухстоечном бордовом шатре обитала его версия Господа. Мы явились рано. Складные кресла, аккуратными рядочками выстроенные на красочном ковре древесной стружки, были лишь частично оккупированы дремлющими рыбаками и лесорубами, снедаемыми их собственными снами о ветреной погибели. Джо и Джен порывались занять свои обычные места в первом ряду.

— Там-то уж Брат Уокер до самых печенок тебя прогрызет, Лиланд! Пошли!

Но я уклонился, сказав, что не хочу привлекать лишнего внимания.

— Знаешь, Джо, поскольку я новичок в сем шатре Господнем, наверное, лучше уж мне пригубить первую чашу благодатной новой веры с заднего ряда, подальше от клыков добрейшего брата?

С этой выигрышной позиции я легко сподобился улизнуть через пару минут после начала службы, не тревожа благолепие краснолицей паствы и не нарушив рок-н-рольного катехизиса, что бренчала на электрогитаре слепая жена Брата Уокера. Я выбрался из шатра как раз вовремя.

Полная и несусветная чушь. Луна полна — но то банальное совпадение, и ничто иное. Я говорю «как раз вовремя», ибо, когда я выбрался наружу, меня охватила некая кромешная заполошность, сочившаяся на меня с истыканных перстом небес, смазанно-смешливый экстаз, клубившийся над шаткой сушей. Наконец меня осенило: дурилка, да тебя просто «тащит». «Послетравье», как называет это Питерс. Рецидив кайфа, порой настигающий посреди дня после того, как накануне ночью выдуешь слишком много смехотворной мексиканской травы. Ничего особо страшного. В сравнении с полумертвецким алкогольным похмельем, этот «приход» на другой день — пустяшная расплата за грехи ночные. Ни тошноты, ни головной боли, ни наждачной гортани, ни плазмы в глазах — ничего из алкогольных последствий. Лишь малая эйфория, да дремотный, воздушный флегматизм, что зачастую бывает весьма приятен. Но картина мира порой слегка придурковатая, а если же и так в место угодил придурочное — вроде ритм-н-блюзовой церкви, — дурь рискует приумножиться.