и швырнул в сторону выхода. – Выгони эту мразь! Ты ведь воевода, Нилир! Бойцы твои справятся вмиг.

– Разгоню, а дальше? Так и останется терем сирым. Ляжет камень на твоё сердце, как жить с ним будешь?

– Почему на моё должен лечь? Сам-то чего не возьмёшь в свои руки? Надоело мне за всем следить и за всё отвечать, так ещё и целое княжество на меня повесить хочешь? Не стану я вмешиваться, никто я здесь, пусть и значил когда-то многое.

Мне стало тошно. Я выбежал из терема быстро, вскочил на спину Рудо и помчался на могильники.

* * *

Страстогору насыпали высокий холм, рядом с могилами сына и первой жены. Домовину сложили такую, что походила на его терем, и наполнили всем драгоценным, что только можно было себе представить. Я удивился устало, как ещё не разграбили, не растащили добро, но, видно, уважение к князю пересиливало жажду наживы. Я заметил множество свежих курганов: Морь не щадила ни знатных, ни богатых.

– Не велел мне возвращаться, – прохрипел я, – а я всё равно пришёл. Ты прости меня, Страстогор. Не уводил Игнеду, не хотел губить. Напротив, желал Холмолесскому мира и боялся, что Мохот на тебя войной пойдёт. А оно вот как обернулось. Не сберёг. Прости.

Я сел, уронил руки на колени и тупо уставился на домовину. Рудо сел рядом со мной, не понимая, что мы тут делаем. Пустота во мне зарастала, затянулась страшная дыра, но пока несмело, словно покрылась тонким льдом, как лужа по осени. Выходит, мог бы я не помогать Игнеде? Мог бы отправить её обратно и остаться соколом по праву – всё равно, значит, Страстогор был уже хвор. Или нет? Или я поступил правильно? А может, как бы я ни дёргался, а Господин Дорог всё равно повернул бы всё по-своему?

Я слышал, что кто-то подошёл, услышал сзади шаги, но не стал оборачиваться. Даже если кто-то наточил на меня зуб, то не посмеют пролить кровь на священных могильниках. Но если и посмеют, то умереть на кургане своего князя – не худшая участь для сокола, пусть и для бывшего. Рудо оглянулся через плечо и остался сидеть на месте. Значит, свои.

– Ты поможешь мне?

Я хмыкнул, узнав голос Трегора.

– Тебе тоже от меня что-то надо? – ответил я вопросом на вопрос.

Трегор сел рядом со мной, почтительно очертив на себе круг Золотого Отца, глядя на домовину.

– Надо. Прежде я не встречал подменных, кроме себя. И правда, они редко проживают долгую жизнь, но в нас, видать, нечистецкая кровь сильна. Истодовых тварей мы изгнали, но Княжества по-прежнему больны.

– Ты уже лечил, – вспомнил я. – А князя моего смог бы вылечить?

Трегор провёл рукой по щетинистому подбородку.

– Не думай, что я лечил любую Морь. Всё равно многие умирали. Чего сейчас голову ломать? Прошедшего не вернёшь. Но ты видел, чем Горвень стал. В других городах не лучше, а в деревнях хуже стократ. Без Истода Морь всё равно будет жить и дальше пойдёт, пока всех не выкосит. Останутся одни нечистецы да мы с тобой. Ты такого Княжествам хочешь?

Я мотнул головой.

– Не хочу.

Мы помолчали каждый о своём, а потом Трегор вымолвил:

– Мне было шестнадцать, когда вспыхнула первая Морь. Никто не знал, что это за напасть и как с ней бороться. Впрочем, за десять лет ничего не поменялось. Волхвы так же носили бесполезные травы, ставили припарки и накладывали людям мази из гусиного жира, а болезнь цеплялась на одежды волхвов и вместе с ними ходила из города в город. Да что я говорю, ты и сам помнишь те времена. Сколько тебе было?

– Почти четырнадцать зим сравнялось. Я уже был посвящённым соколом.

Трегор кивнул.

– Вот. У меня была невеста, Лерис. Милита. Так я узнал, что Морь не щадит даже красивых девушек. Она заболела, и всё, что я тогда мог, – это смотреть, как она сперва сходит с ума, перестаёт узнавать меня, а потом покрывается кровоточащими язвами. Я побежал к отцу.

– Что, прямо к Тиненю? Знал, выходит, что ты подменыш? – не поверил я.

– Знал всегда. Моя мать никогда не скрывала, что у неё была любовь с водяным. Когда она понесла, отец сказал, что оставит ей ребёнка, но взамен она должна будет принести чистокровного человеческого младенца. Она и принесла: украла новорождённого у своей сестры. Тинень сделал его водяницей, а мне позволил жить среди людей. Вот, о Мори я говорил, вообще-то. Отец дал мне несколько камней со дна озера и посоветовал растереть в порошок. Сказал, в них – чистая сила нечистецей, а нечистеца никогда не возьмёт людская хворь.

Когда я добрался назад с камнями, моя Милита уже умерла. Вместе с ней – ещё полдеревни. И моя мать. Я не успел помочь им, зато помог тем, кто ещё был жив, но уже заразился.

Камни правда сработали. А скоро вспышка Мори угасла сама собой, будто кто-то большой и сильный прогнал её.

Дальше ты знаешь. Выживших, награждённых отметинами, отовсюду гнали, боясь новой вспышки. Я мечтал сбежать со скоморохами, а моя Милита пела в деревенском театре, а когда заболела, ей сказали, чтобы не возвращалась, даже если выживет. И глядя на всех меченых, кто лишился крова, работы и всего, из чего состояла их жизнь, я вспоминал Милиту. Вспоминал, как она пела и как хотела жить. Я подумал, что эти люди могли бы начать что-то новое. Могли бы даже стать полезными, подарить другим то, чего никогда раньше не было. Те, кто отболел Морью в самом начале вспышки, не заболевали позднее – значит, меченые не разносили болезнь, они только носили на себе вечные напоминания о ней. Я пытался собрать их вместе, но меченые не верили мне – юнцу, не познавшему Мори. Я хотел сплотить их в ватаги, хотел, чтобы они были вместе, помогали друг другу и доказали всем Княжествам, что не стоит ими пренебрегать. Тогда-то я и придумал маску и перчатки: прикинулся изуродованным, чтобы меченые принимали меня за своего.

Первой за мной пошла старая Сплюха. Ей было всё равно, меченый я или нет: я обещал ей новую жизнь и заработок, и она поверила. А другим я не открывался. Снимал маску только тогда, когда был один. Научился есть в маске, осторожно просовывая пищу в прорезь для рта. Я дорожил их верой. И не хотел её терять.

Ты, наверное, слышал про богатства гильдии Шутов. Так это правда: со временем мне удалось достичь всего, что я хотел. Что хотела бы Милита.

Трегор замолчал, глядя на курганы и домовины, а я искоса посматривал на него. Вот он, скомороший князь. Тот, кого Страстогор приказывал мне убить. Тот, кого я сам думал убить, виня его в Мори и во всех моих бедах. Тот, басни о котором ходили по всем Княжествам. Двухголовое чудовище. Кошмар всех Княжеств. Я положил руку Трегору на плечо.

– Милита гордится тобой, князь. Что же, повторишь свой подвиг? Попросишь у водяного ещё камней?

Он посмотрел на меня необычайно серьёзно.

– Попрошу. И тебя тоже попрошу: поедешь со мной? Поможешь?

Я слабо улыбнулся и качнул головой.

– Чем же я смогу помочь? У тебя – меченые, которым не страшна больше Морь. Ты наворожишь лёгкие пути, а твои меченые разнесут порошок из камней туда, где он нужен. Вам поможет само время – зимой не так разносятся хвори, и новых заболевших не прибавится. Вы прослывёте великими волхвами, такими, что слава Истода быстро померкнет. И больше никто не посмеет ни в чём винить гильдию Шутов. А потом, когда Княжества вылечатся, приходи ко мне в Горвень. В тереме отыщется место для двух князей.

– И всем другим меченым предложу место в гильдии. – Трегор встал с земли и протянул мне руку. – Что же, Кречет-Лерис, решено. Жди меня, когда прогоню хворь с наших земель.

Я поднялся, и мы с Трегором обнялись, как давние друзья.

* * *

Скажу по правде: мне было боязно идти на поводу у Нилира, не зная точно, желает он мне добра или зла. Но вид сирого терема не выходил у меня из головы. Страшно,