– Кречет! – вымолвил он.

– Лерис Гарх, – поправил я и повернулся лицом к залу.

Двое поднялись с мест. Мои глаза уже немного привыкли к полутьме, и я узнал Дербника и Сапсана. На меня накатило такое облегчение, что в глазах защипало. Забыв обо всех сомнениях, забыв, что считаюсь павшим, недостойным соколом, кинулся к ним и сжал в объятиях. Они оба ответили мне тем же, и на миг моё сердце воспылало от счастья.

– Камни при вас? – прохрипел я, борясь с комом в горле.

– При нас, брат, при нас. Как иначе? – Голос Сапсана, как мне показалось, тоже немного охрип. Дербник молча показал свой нож, и багровый камень, вставленный в рукоять, сверкнул в свете свечи.

– А это …? – Сапсан повёл подбородком в сторону Трегора. Я отдал должное скомороху: князь князем, а стоял скромно, ждал, пока соколы перездороваются.

– Это Трегор, – представил я. – Скомороший князь.

Трактирщик громыхнул уроненной кружкой. Я с досадой повернулся к нему и шикнул:

– Уходи наверх, коли жизнь дорога, и тому пьянчуге прикажи выметаться. – Я махнул на единственного посетителя, бородатого мужика с опухшим лицом, уткнувшегося в кружку с брагой. – Сейчас тут будут вершиться большие дела, я не ручаюсь, что все останутся живы. Лучше к жене иди, домой. Извини заранее, если что с трактиром твоим случится. Заплатим, если сможем.

Он посмотрел мне в лицо, и я ответил долгим, упрямым взглядом, убеждая безмолвно: «Правду говорю, беги, честный человек, мирный трактирщик. Беги и прости, иначе станется так, что ни трактира, ни Топоричка, ни всего княжества Холмолесского не будет, какими ты их помнишь».

Трактирщик опустил голову, поставил многострадальную, вытертую насухо кружку и пошёл наверх. В тех комнатах я когда-то коротал ночь с Летавой, и теперь казалось, будто прошло с того много-много лет, а на самом деле – всего-то лето обернулось осенью. Так и не помог ей с братом, да и не помогу уже, наверное… Где-то она сама сейчас? Отец её так и сидит в трактире, а сама не заболела ли, не слегла?

Дербник вывел из трактира мужика, а тот был настолько пьян, что и не понял, кажется, что происходит. С чего пил? Просто так или с горя? Не боялся Мори, раз решился в трактир прийти, или тяга к хмельному пересиливала даже страх перед хворью?

Мы вчетвером расселись за стол. Рудо лёг на пол, заняв могучим телом почти весь проход между двумя рядами столов. Сапсан, величавый, седобородый, осмотрел Трегора и обратился ко мне:

– Верю тебе, Кречет, что ты знаешь этого человека. Но скажи, разве не стоит нам бояться скоморошьего князя? Разве не гильдия Шутов разбойничает в городах?

– Сам так думал, когда брошь рогатую на пепелище нашёл. Но всё не так. Истод почти что сам мне признался, что и безликие, и Морь – его рук дело. А ещё, – я вдруг вспомнил слова, которые он тогда мне сказал, но я сперва не понял, о чём он, – ещё он говорил, что хочет власти над всеми Княжествами. Страстогор мой мёртв. Его жена и наследник – тоже. Горвень стал лёгкой добычей, если я хоть немного понимаю, то Истод уже должен быть где-то здесь.

– Волхвы на его стороне, – подтвердил Дербник. – Не все, конечно, но многие. Я слышал, он обещал им богатства и славу. Но ты… о тебе тоже идёт молва, Кречет. Ты слывёшь предателем. Не замыслил ли чего неверного?

– Вот и сам увидишь, – вступился за меня Трегор. – Считаешь нас недостойными, так иди, никто тебя не держит и не заставляет нам поверить.

Дербник привстал, навис над Трегором мрачной тучей, и скомороший князь тоже поднялся, распрямил широкие плечи. Воздух между ними заискрил, накалился, и я судорожно старался придумать, как повернуть всё в свою сторону.

– Не время для ссор. – Я попытался их образумить. – Я благодарен за то, что и ты, Дербник, и ты, Сапсан, сумели прибыть по моей просьбе. Нас всего трое осталось – двое, если точнее, я-то без крыльев уже. Благодарен, что вы в очередной раз откликнулись на зов, даже зная, что князь от меня отрёкся. Я ведь и сам могу думать, что вы замышляете что-то против меня. Вы с одной стороны, я – предатель – с другой. Кто знает, не ждёт ли за стенами отряд, готовый схватить меня и кинуть в острог?

Дербник напрягся, я видел, как тяжело вздымалась его грудь, и Сапсан был готов вот-вот вспыхнуть. Возможно, я переступил какую-то незримую черту, оступился, едва шагнув по намеченному пути. Не хотел я ссориться с братьями, напротив, ведь наше соколье братство – единственное, что у меня осталось, и я не мог потерять ощущение нашей общности. Я встал и положил руку Сапсану на плечо – так, как соколы клали мне там, в гнезде. Думал в первый миг, что сбросит ладонь, не захочет иметь со мной больше дел, но Сапсан, поколебавшись, ответил мне тем же. Через полминуты и Дербник к нам присоединился, по-прежнему злой, но уже смягчившийся.

– На большее я и рассчитывать не мог, – выдохнул я. – Знайте: если я и предал Страстогора, то ради Холмолесского. Боялся, что в Горвень придёт беда. Объясню всё потом, если живы останемся. И если вы верите мне хоть немного, то позвольте скоморошьему князю быть сегодня с нами. Он желает Княжествам процветания не меньше, чем мы сами. Для своего народа.

Трегор мялся, не зная, позволено ли ему выразить почтение по сокольим обычаям, рукой на плече. Чтобы не смущать его дольше, я мягко отстранился от соколов и сел на место, нащупал верёвку на шее, снял камень и положил на стол перед собой. С пояса снял камень, найденный на ограде у шутовского стойбища, и тоже выложил.

– Истодовы мёртвые твари чуют силу камней. Так и Пустельгу, и Чеглока с Кобчиком выследили. А Трегор владеет нечистецкой ворожбой. Он сможет уничтожить сразу целое скопище безликих, когда они за нами придут. Если повезёт – нагрянет и сам Истод, посмотреть, как сразу трёх последних соколов убивают. И тогда он тоже встретит смерть.

Я красноречиво крутанул кинжал в руке, надеясь, что братья не заметят, как дрожат мои пальцы.

Сапсан оценивающе посмотрел на Трегора, будто прикидывал, действительно ли тот сможет наворожить что-то стоящее. Дербник ухмыльнулся, но перечить не стал.

– Вот уж не думал, что стану бороться с безликими плечом к плечу со скоморошьим князем, – вымолвил он. – Но ножи наточил. Долго ждать их, как думаешь?

Мне почудилось, что смрад стал гуще. В окно трактира что-то ударилось, потом заскребло по стене. Я повернулся так, чтобы прикрыть Рудо собой хоть по первости, сжал в руке стопку звёзд и встретился взглядами с каждым из моих соратников.

– Недолго. Пришли уже.

* * *

Трегор выступил вперёд нас, а мы втроём встали спина к спине. Рудо тоже ощетинился, нагнул грозно голову, весь стал как натянутая стрела – только я шикну, и бросится хуже медведя.

– Силы береги, – сказал я Трегору. – Сразу не мечи ворожбой. Жди, когда я позволю. Пусть их больше станет, тогда и колдуй.

– Князь сокола не слушает. – Трегор обернулся ко мне, и его серые глаза блеснули мрачным весельем. – Но с тобой, так и быть, спорить не стану.

Кто-то постукивал по окнам, и в темноте виднелись руки, скребущие по стеклу. Мне стало душно оттого, что сердце заколотилось в полную мощь. Голод, болезнь и погони – я по-прежнему ненавидел их рьяно, но теперь мне казалось, что быть пойманным, пусть и по своей воле, ещё хуже, чем уходить от преследователей. Сапсан приладил стрелу на тетиву, Дербник приготовил ножи – мы замерли в томительном ожидании, но тянулись минуты, истощая наше терпение, а в трактир никто не вламывался.

Я представлял всё совсем иначе. Думал, безликие потянутся к нам, сперва мы будем убивать их по одному, а когда тварей станет больше, Трегор убьёт всех разом ворожбой. Я думал, вслед за безликими появится Истод, чтобы посмотреть, как умирают соколы. Но ничего из этого не происходило.

Я был готов умереть. Теперь, бок о бок с братьями-соколами,