я чувствовал себя почти счастливым, целым. Я знал, что умру, отстаивая родные земли, помогая им очиститься от скверны.

Когда дверь трактира наконец распахнулась, мы все дёрнулись вперёд, готовые кто метнуть нож, кто звезду, кто спустить стрелу. И хорошо, что не сделали – я крикнул, поняв, что в трактир вбежал живой:

– Человек! Не разите!

Мигом я узнал посетителя, выскользнувшего из трактира, едва мы с Трегором и Рудо вошли. Ещё через полмига я заметил, что человек бежит к нам, сильно хромая. И тогда же я понял, что это Огарёк.

Он бежал ко мне, невесть как здесь взявшийся, бледный и грязный до безобразия. Бежал, сильнее привычного припадая на больную ногу. Поток воздуха, ворвавшийся через открытую дверь, окатил нас холодом и невыносимой мертвецкой вонью. Свеча на стойке полыхнула, но чудом не погасла.

В дверях появилась чья-то тень, что-то пронеслось, мелькнув на мгновение сталью. Огарёк споткнулся, и я подхватил его у самого пола.

– Для тебя привёл, Кречет, – промолвил Огарёк, глядя на меня жёлтыми глазами. Он попытался улыбнуться, но изо рта у него хлынула кровь. Я перехватил его покрепче, рука моя наткнулась на что-то твёрдое, и только теперь я понял, что в спине у него торчал нож.

Я поднял к глазам свою руку, липкую от крови мальчишки. Огарёк стремительно бледнел, на дощатом полу под ним расплывалась уродливая чёрная лужа, и я заворожённо смотрел на кровь, не в силах оторваться. Моя ярость превратилась в куски льда, замёрзла и застыла, готовая вот-вот рассыпаться на осколки.

– Кречет! – позвали меня будто издалека.

Бережно уложив Огарька на бок, я выпрямился. Меня звал Дербник и даже тряс за плечи, а я того и не замечал.

Проследив за взглядом Дербника, я увидел Истода, стоящего в дверях. Он тяжело опёрся плечом о косяк, в руках у него играл второй нож – тонкий, лёгкий, как раз такой, какой сразил Огарька. Истод выглядел куда более уставшим и старым, чем в нашу последнюю встречу, словно кто-то выпивал из него силы, и даже волховская ворожба не могла поддерживать в нём жизнь.

– Живой ты? – Он будто даже удивился, обнаружив меня. – Я-то думал, чего это меня мальчишка так настырно зовёт…

Я выступил вперёд, готовый прямо сейчас снести его с ног ударом в челюсть и бить до тех пор, пока не размозжу череп. Я слышал голоса Сапсана и Дербника, но Трегор молчал.

– За что его? – рыкнул я. – Княжества забрать хочешь, это я понял, но парня за что?

– Он думал, что перехитрил меня. – Истод передёрнул худыми плечами. Седые сальные волосы закрывали его лицо, но я видел, что на лбу у него прибавилось морщин, а под глазами залегли синяки. – Давно меня разыскал, прицепился хуже дерьма, да только не был бы я волхвом над всеми волхвами, если б не разгадал его умысла. Всё о соколах говорил, о тебе самом даже. Хотел, чтобы я встретился с вами один на один. Кто б не понял, ради чего эта встреча? Я не глупец. Но тех, кто желал мне недоброго, в живых не оставляю. А вот с вами мы могли бы договориться.

Истод сделал шаг вперёд. Краем глаза я заметил, как Трегор поднял сложенные руки, и воздух в трактире будто превратился в густой кисель. Истод теперь ступал медленно, как во сне; я махнул рукой у себя перед глазами: движение получилось тягучим, смазанным. Зато слова звучали так же, как прежде.

– Нам не о чем договариваться с тобой, – сказал Сапсан. – Ты признаёшь, что убил наших братьев и сестру?

– Признаю, – ответил Истод. – Но вас я мог бы оставить в живых. Стали бы мне служить.

– Не станем, хоть смертью грози. Мы князьям своим присягали. Нам не нужно твоё милосердие, а вот тебе лучше бы помолиться о нашем, – выкрикнул Дербник.

Но Истод смотрел только на меня.

– Ты мудрее других соколов, Кречет. Лерис. Ты не привязан к княжьему насесту, но можешь увидеть весь мир с высоты полёта. Я предложу тебе кое-что, а ты решишь. – Истод медленно протянул ко мне руку, а я так же медленно отпрянул. Трегор продолжал держать руки над головой, и все мы двигались удушающе медленно, но умом я понимал, что время – истинно то, что нам нужно. Снаружи доносились вопли безликих. – Я вижу, вы обзавелись поддержкой подменного. Сильна водяная кровь, это верно. Я попрошу вас об одном.

Истод приблизил лицо к моему уху и прошептал умоляюще, с тоской и ядом в голосе:

– Избавьте меня от них.

– Что, боишься, что твоё же войско против тебя самого встанет? – спросил Сапсан. – Скомороший князь сам тебя слышит, ему и решать. Кречет ручается, что Трегор – умный малый, так что я верю, он тоже не станет слушать тебя.

– Избавьте, – повторил Истод уже с яростью. – И я клянусь, что не трону вас и ваших князей, не нашлю Морь на ваши стольные города. Мне хватит и Холмолесского, а там за Средимирное возьмусь.

– В мужья Пеплице метишь, что ли? – расхохотался Дербник. – Я для себя уже решил. Тебе одна участь уготована: мой нож. Молись Владычице Яви, чтобы забрала тебя быстро. Не отдадим тебе Княжества, не станет ими верховодить тот, кто место своё пожелал занять таким путём.

Раздался хлопок, и я понял, что ворожба Трегора прекратила действовать. Истод был так близко, и так жгла меня самая лютая злоба, что я выдернул кинжал из ножен, замахнулся и уже представил, как окропит меня вражья кровь, как отомщу за убитых соколов, за погибших от Мори, за свою боль, за Огарька, в конце концов… Но Трегор меня опередил.

Он подскочил так скоро, что я подумал, будто он снова наворожил что-то со временем. Зажал запястье Истода крепко, как моё в тот раз, и резким движением вогнал собственный тонкий Истодов нож тому в ямку, где шея переходит в ключицы. Волхв захрипел и рухнул на пол, хватаясь руками за горло. Через миг он был уже мёртв.

– Не будет на тебе его крови. Так я решил, – сурово бросил мне Трегор. – Он моё имя позорил. Он Морь наслал. На мне теперь его смерть.

Я был готов броситься на Трегора за то, что отнял у меня мою добычу, но тут в трактир хлынули безликие. Истинно хлынули, как нечистоты из ведра, сплошным смердящим грязным потоком. Я схватил Трегора за шиворот и оттащил назад, к соколам, Рудо и лежащему Огарьку, на которого я не осмеливался смотреть.

Стёкла в окнах дрожали, само здание трактира стонало, будто снаружи на него напирали бесчисленные войска мертвяков. Я подозревал, что так оно и было: если Истод хотел занять Горвень, то мог собрать в Холмолесском всех своих тварей, и теперь каждая из них жаждала добраться до нас, привлечённая волшбой камней. Я представил, во что сейчас превратился Топоричек, и мне стало жутко, до тошноты стыдно за то, что я навлёк на местных.

– Простите, – прошептал я, обращаясь и к братьям-соколам, и к скоморошьему князю, и к Рудо, и к Огарьку, и ко всем, кто не мог меня слышать. – Простите, молю…

Окна лопнули со звоном, в проёмы полезли источенные смертью тела. Трегор снова замедлил ход времени, но так стало даже страшнее: мы видели в мельчайших деталях, как двигались изломанные твари, как шевелилась их истрёпанная одежда и остатки волос, как раскрывались гнилозубые рты, как тянулись к нам узловатые руки… Сапсан выпустил стрелу, она полетела медленно, словно сквозь что-то густое, и так же плавно вонзилась в пустую глазницу безликого. Тварь зашипела и осыпалась на пол.

Будто очнувшись, я взметнул сразу несколько звёзд. Рудо пригнулся на передние лапы, готовясь к прыжку, но я не позволил псу напасть. Одни безликие исчезали, поверженные нашим оружием, но другие вламывались в трактир, и скоро не осталось ни клочка свободного пола, всё заполонили твари.

– Давай! – крикнул я Трегору. Звёзды у меня почти закончились. – Ну же! Пора ворожить!

Трегор опустил руки, и время понеслось вскачь. Пятеро тварей набросились на Рудо, пёс залаял бешено. Трое схватили Сапсана, сразу семеро повалили Дербника на пол. Я уже не видел Огарька и боялся, что его растопчут, не оставят