с портфелями дорогой кожи. Он внимательно следил за повадками клерков:

– Сейчас мне это не пригодится, я студент, однако на будущее надо запомнить, как ведут себя такие люди… – юноша навестил лавки дорогих портных и парикмахерскую для джентльменов, неподалеку от Оксфорд-стрит.

Вечером воскресенья он расстался с леди Августой на Трафальгар-сквер. Саша предложил проводить ее на Брук-стрит:

– Дорога мне хорошо известна, – он широко улыбнулся, – это единственное место в Лондоне, куда я могу добраться без посторонней помощи… – он, впрочем, предполагал, что Невеста пока отклонит его любезность.

Саша курил, присев на подоконник узкого, больше похожего на пенал номера:

– Ясно, что она еще осторожна. В Секретную Службу не берут за красивые глаза… – глаза у Невесты были большими, глубокой лазури, – я понял, что она меня проверяла… – он понял и причину, по которой девушка отказалась от сопровождения:

– Она, наверняка, пошла не к себе в квартиру, а на Ганновер-сквер, где находятся особняки ее родни… – об охране площади они знали из допросов 880, – она не хочет, чтобы меня видели ее коллеги… – по мнению Саши, все складывалось как нельзя лучше. Он понимал, что вежливый, приятный герр Шпинне понравился леди Августе:

– Хотя о своей жизни в Берлине она мне не говорила, а ведь именно там погиб ее отец… – Саша почти ничего не знал о жизни знаменитого аса, генерала Кроу:

– Он и американский летчик, майор Мозес, затеяли шпионскую миссию, перелетели в советскую зону оккупации, но их самолет потерпел крушение… – об этом Саше рассказал товарищ Котов. Сашу немного беспокоило его незнание латыни:

– Это мой недочет… – он собирался упомянуть об ошибке в письменном отчете по операции, – но, кажется, Невеста ничего не заподозрила… – в Национальной Галерее, рассматривая работы старых итальянцев из коллекции Экзетеров, Саша упомянул о своем католицизме. Невеста обрадовалась:

– Я тоже католичка. Мы с вами можем побывать на мессе в Бромптонской оратории, герр Александр… – Саша попросил ее не переходить на немецкий язык:

– Я не должен упускать шанса поболтать с настоящей англичанкой, мисс Августа… – смущенно объяснил он, – мои преподаватели считают, что нет ничего важнее практики с носителем языка… – девушка лукаво заметила:

– Завтра мы сможем поговорить в Британском музее, мистер Александр… – Саша аккуратно собирал в особую папку чеки за букеты цветов и счета из кондитерских. Все это считалось оперативными расходами.

Вечер понедельника тоже выдался мягким. Тщательно одевшись, он ждал Невесту на ступеньках Британского Музея, опять с букетом роз. По дороге из пансиона Саша забежал в аптеку. В его портмоне появилось несколько бумажных пакетиков, со стилизованным очерком раскинувшей крылья птицы. Судя по дате в эмблеме «К и К», компании недавно исполнилось семьсот лет:

– Она из богатой семьи, – сказал себе Саша, – у нее титул, однако она сирота, росла без отца. Генерал Кроу воевал, ему было не до девочки. Она говорила, что воспитывалась в семье дальних родственников…

Саша не собирался затягивать настоящее начало операции. Бродя с девушкой по пустынным галереям, среди азиатской мебели и фарфора, он искоса разглядывал нежный румянец на ее щеке:

– Кажется, я ей по душе. Она говорит о китайских императорах, но думает совсем о другом. Девушка есть девушка, пусть она и сотрудник Секретной Службы. Ей всего девятнадцать лет… – они пробыли в музее до закрытия. В мраморном вестибюле завыл гонг, леди Августа замялась:

– Еще только восемь вечера. Я бы вам показала Сохо, в Лондоне хорошие клубы, но сегодня все закрыто… – Саша предложил ей руку:

– На курсах нам рассказывали, что Британию надо изучать в пабах… – девушка рассмеялась:

– Вам, наверное, рекомендовали «Железного герцога»… – Саша кивнул: «Именно его». Густи встряхнула каштановыми локонами:

– На Брук-стрит просто больше и нет пабов. В Мэйфере предпочитают пить коктейли в дорогих отелях… – в «Железном герцоге» гомонили американские туристы. Здесь тоже подавали коктейли. Когда Саша принес за столик мартини и полпинты «Гиннеса» для себя, Невеста внезапно ахнула:

– Я вчера думала, на кого вы похожи, мистер Александр, а сегодня в музее поняла, на кого… – Саша удивился: «И на кого же?». Невеста приняла коктейль:

– Вы должны его помнить из курса американской истории. Вице-президент Дэниел Вулф, создатель индейских резерваций и знаменитой доктрины невмешательства. В Британском музее стоит его бюст, а в Национальной Галерее он изображен на картине «Казнь Лавуазье». Он представлял интересы Америке в Париже, во время революции… – Саша никогда не слышал о таком политике, но развел руками:

– Это случается, люди часто напоминают друг друга… – девушка провела пальцем по его щеке:

– У вас даже шрам такой же. Мистера Вулфа задела британская пуля при Бостонском Чаепитии… – она не отнимала руки от его лица. На розовых губах блестели капельки мартини, Невеста тихонько вздохнула:

– Мне пора домой. Завтра надо рано вставать на занятия… – Саша поднялся:

– Я провожу вас, мисс Августа, если вы позволите… – девушка кивнула:

– У нас осталось время на чай, то есть на кофе. У меня есть домашняя выпечка, очень вкусная. Вы можете посмотреть, как я живу, то есть как живет британская студентка…

Невеста, покраснев, взглянула на него. Скорпион подал девушке твидовый жакет с воротником темной норки: «С удовольствием, мисс Августа».

На потрепанном ковре валялся провощенный жакет, грубый, рыбацкой вязки свитер, холщовая сумка с томиком Сартра.

Устроившись среди разбросанных подушек на низком диване, Густи изучала свежий номер Good Housekeeping. Ухоженная светловолосая дама в бежевом платье наливала себе кофе, осматривая накрытый к обеду стол. Густи оценила фарфор и картину на стене:

– У меня тоже так будет, – подумала девушка, – папа и мама не успели завести свой дом, они жили в съемном коттедже. Мама Лиза не обращала внимания на хозяйство, она выросла сиротой, но у меня появится обеденный сервиз и хрусталь, как у тети Марты. Тупица обретался в церковном приюте, Адель девчонкой стирала в тазу и убирала за курицами, а теперь они обедают на антикварном серебре…

Кинув взгляд на скромный камин, Густи вспомнила о мраморе и бронзе в апартаментах Генрика и Адели. Густи не очень любила бывать в Кенсингтоне:

– Я начинаю им завидовать, – вздохнула девушка, – хотя нехорошо так делать… – ей пришло в голову, что тетя Марта, едва полгода прожив с покойным дядей Питером, унаследовала особняк и компанию:

– Дядя Максим вообще не имеет никакого отношения к «К и К», хотя он тоже живет на Ганновер-сквер, – недовольно подумала Густи, – а мне и Стивену от папы не осталось ничего, кроме титула… – и она, и брат не платили за обучение, пользуясь правительственной стипендией:

– Только это, и все… – Густи выпятила губу, – Маленький Джон наследник майората, Питер получит «К и К», о Максиме его отец и мать тоже позаботятся. И тетя Марта не даст Теодору-Генриху бедствовать, если он вернется из Восточной Германии…

Густи, впрочем, в подробности операции никто не посвящал. Она знала, что дядя Максим миновал границу, в ходе, как выразилась тетя Марта, небольшого инцидента:

– Но недоразумение прояснилось, – бодро сказала тетя, – и Теодор-Генрих тоже вышел на связь… – Густи предполагала, что кузен отправится и дальше Берлина:

– Набережная хочет отыскать дядю Джона, живого или мертвого. Дядя Меир точно погиб, а судьба дяди Джона не известна…

Отложив журнал, Густи прислушалась к мелодичному свисту из кухни. У Александра оказался хороший голос. У Густи в квартире давно завалялась расстроенная гитара. Немец подтянул струны:

– Я умею управлять с хозяйством, – весело сказал Александр, – я жил с тетушкой, она часто хворала. Теперь она и вовсе умерла, – юноша вздохнул, – у нас большая семейная квартира, дом не пострадал от бомбежек, но я там совсем один… – он сыграл Густи несколько хитов Элвиса Пресли:

– Love me tender, love me sweet… – промурлыкала девушка, – ночью он мне тоже это говорил… – поворочавшись на диване, сладко зевнув, девушка закрыла глаза:

– Можно никуда не ходить… – решила она, – у Александра занятия после обеда. Надо позвонить на Набережную, предупредить, что я взяла библиотечный день… – Густи, как студентке, разрешали пару дней в неделю посвящать учебе. Телефоны на Набережной включались в восемь:

– В восемь