переполох. Легкораненые побежали под кроны деревьев, люди на улице бросились к воротам и подъездам домов. Лишь один из тяжелораненых, лежавший на носилках, упрямо повторял свое:

— Воды! Все отдам за глоток воды…

А что — все? Висящую на волоске жизнь?

В этот момент прилетели три бомбардировщика, и Анна, подняв голову, впервые увидела серебристые бомбы, отрывающиеся от фюзеляжей и падающие вниз, на землю. Она еще успела подумать, что бомбы летят прямо на нее, и в испуге отбежала на несколько шагов в сторону. Раздались взрывы, земля и вырванные с корнями кусты фонтаном взметнулись вверх. Все бомбы упали на территорию госпиталя рядом с аллеей, ведущей к больничным корпусам. Немецкие летчики не собирались щадить зданий со знаками Красного Креста.

Скорее, скорее, надо торопиться! Анна поспешила обратно туда, где лежали раненые и контуженые. Она почти бежала, так как еще не было отбоя, а ей хотелось отыскать Адама сейчас же и в эти грозные минуты быть с ним рядом. Раненный в грудь солдат, не осознавая опасности, все еще тянул свою мольбу о воде. Со всех сторон неслись крики:

— Почему здесь никого нет? Что, врачи не знают о нас? Позовите санитаров! Пить, черт возьми, пить! Пусть забирают отсюда! Зачем надо было нас спасать — чтобы теперь мы умирали здесь, на земле, на солнцепеке? Сирена! Опять сирена! Это что, отбой? Или…

Одни что-то шептали, другие стонали; теперь ужас охватил всех. Анна обошла последний ряд; поначалу она ласково гладила, а потом силой отрывала руки, цепляющиеся за ее платье, за ноги. Наконец она увидела обескровленное лицо Адама. Невероятно, но, в этой жаре, под грохот бомб, облепленный мухами, он спал глубоким сном, не реагируя на то, что творилось вокруг. Анна присела рядом на траву, обмахнула его потное лицо, затем нащупала пульс. У Адама, вероятно, была высокая температура, он не открывал глаз и не ощущал прикосновения ее рук. Из правой ноги, обмотанной до паха не то тряпками, не то разорванной простыней, сочилась на землю кровь.

«Умрет, — повторяла Анна мысленно одно только слово, — умрет».

Ее вдруг охватила такая ярость, что она вскочила и побежала к госпитальным корпусам. На пороге одного наткнулась наконец на медсестру и сбивчиво, заикаясь принялась объяснять, в каких условиях лежат раненые и что один из них — ее муж.

— Он умрет, если его немедленно не перевяжут. Умрет от потери крови. Неужели здесь нет ни одного врача?

Сухощавая медсестра нахмурила брови.

— Не кричи! Они сейчас уезжают. Все.

— Как это? Нужен врач, хирург. Немедленно!

Медсестра посмотрела на Анну внимательнее, в глазах ее мелькнуло понимание, даже сочувствие.

— Так же как и ты, случайно, через открытые ворота сюда пришли двое врачей — женщины, добровольцы. Но я их не знаю. Они пошли в шестой корпус.

— Необходим хирург. Раненые лежат…

— Знаю, — прервала Анну медсестра; тон ее опять стал деловым, строгим. — Лежат на земле, на траве. Если хочешь, принеси своего мужа. Сюда, в седьмой корпус, пришел известный ларинголог, доктор Пенский. Он может его прооперировать.

— Но ведь ларинголог… — начала Анна.

— А ты хочешь, чтобы это сделала операционная медсестра? Есть еще гинеколог, доктор Язвинский, ну и те две женщины, в шестом. Возможно, потом придут из города еще врачи, но пока что выбор невелик. Из штата госпиталя все удирают или уже удрали.

— Сестра! — крикнул кто-то очень громко и повторил тише, умоляюще: — Сестра…

Медсестра молча повернулась и вошла в здание. Анна споткнулась о валявшиеся возле двери носилки, схватила их и бегом помчалась обратно к раненым. Возле ворот стояла девочка-харцер, споря о чем-то с часовым. Анна схватила ее за руку:

— Умоляю, помоги мне отнести одного раненого, он истекает кровью.

— А другие? — вызывающе спросила девочка.

— Я помогу носить и других. Только нужно найти в седьмом корпусе еще кого-нибудь. Пойдем! Быстрее!

С большим трудом они переложили неподвижное тело на носилки, задевая соседей.

— Надо брать сперва тех, кто лежит с краю, — заворчал кто-то.

— И по порядку, поочередно. Не выбирать.

— Да, да, я сейчас вернусь, я найду людей и носилки, — обещала Анна.

— Принесите воды. Воды!

— Да, да, слышу.

— Не уходи. Останься! — умолял молоденький солдат. — Хотя бы ты…

Чувствуя себя виноватой и в то же время совершенно беспомощной, Анна взяла с девочкой носилки, на которых лежал Адам, и они пошли, осторожно обходя неподвижные тела и протянутые к ним руки.

— Я вернусь, — одно и то же твердила Анна. — Сейчас вернусь. Медсестры займутся вами, положат на кровати…

Они с трудом несли свою ношу. Девочка не произнесла больше ни слова, и лишь когда они вошли в коридор и поставили носилки на пол, тихо сказала:

— Там, у ворот, пока все спокойно. Пойду позову Куку, пусть поможет носить раненых. Только нужно обязательно разыскать и привести сюда опытную медсестру. Настоящую.

Святая Анна Орейская! Разве самыми настоящими из настоящих не были именно они — девочка-харцер, незнакомая Кука и даже сама она, Анна, хотя привел ее к этому скопищу искалеченных солдат и офицеров зов одного из них?

Искать настоящую медсестру в белой шапочке? Таких здесь она еще не видела. Та сухощавая женщина была в грязном, окровавленном фартуке. И без шапочки. Значит, из добровольцев? Искать врача в белом халате и резиновых перчатках на тщательно вымытых руках? Сейчас даже мысль об этом казалась безумной…

Анна была близка к тому, чтобы расплакаться, но — против воли — засмеялась. Пыталась остановиться, затыкала рот платком, но ничего с собой поделать не могла. Потом у нее началась икота. А минуту спустя она увидела над собой строгое лицо, и врач, настоящий врач в белом халате, сказал:

— Возьми себя в руки, детка. И давай того первого раненого, которого ты принесла. Где сестра Кука?

Так Адам был перенесен в операционную и — первый в ходе эвакуации госпиталя — прооперирован знаменитым варшавским ларингологом.

Анна с каким-то прихрамывающим санитаром без остановки ходили взад-вперед, к воротам и обратно. Она старалась не думать о том, что происходит в операционной и в каком состоянии через час или два ей отдадут Адама. За это время можно было успокоить многих раненых и вынести их из-под ограды. Последними забрали тех, что лежали под деревьями и меньше страдали. Санитары, которых приходилось чуть ли не силой заставлять оказывать помощь раненым, исчезали один за другим.

Кто-то сообщил лежащим в палатах тяжелораненым, что происходит эвакуация госпиталя, что врачи и весь персонал уезжают. Кто-то кричал, что немцы, если не разбомбят корпуса, заняв город, добьют всех раненых. Другие увещевали самых беспокойных, скатывающихся с коек и пытающихся хоть ползком