Сама внешность, придаваемая политическим событиям иудейской прессой, чрезвычайно своеобразна. Впадая под еврейским пером в состояние какого-то нервного маразма, политика кажется управляемой как бы лихорадочными ударами бича. Эпилептическая, точно одержимая конвульсиями, израильская печать будто едва успокаивается от одного действительного или выдуманного ею же кризиса до другого единственно для того, чтобы собраться с силами для новой суматохи.

И какие все кризисы! Какой азарт! Сколько зловещих туч на горизонте!..

Подумаешь, вот-вот грозный вулкан разверзнется и в невиданном крушении исчезнет целый мир…

Но вот наступает утро, и все миновало… Сияя от радости, те же самые жиды-газетчики трубят, что никогда еще мир не был так обеспечен, а стада читателей, которых не далее, как вчера еврейские вопли ужаса приводили в беспамятство с наслаждением взирают, как горизонт светлеет, тучи рассеиваются и буря уходит прочь…

Таким образом, в балагане человеческого легковерия, катальная пресса играет роль колдуньи, изменяющей течение времен по своему произволу, вызывающей громы и молнии, когда ей понравиться, или приказывающей им умолкнуть, когда она пожелает.

В роковые же моменты истории, например, в дни войн и революций, свистопляска ее преобразуется уже в настоящий шабаш ведьм. Тогда целые потоки лавы изливаются за пределы кратера, все преграды рушатся, и волны океана смывают все живое!..

XII. Оперируя с художественной законченностью, еврейство помышляет уже не о тирании исключительно экономической, а о всесторонней и безграничной, но при этих условиях оно не может не сознавать того, что если подобное владычество и мыслимо, то разве через захват социальной сферы в полном объеме, от одного ее полюса до другого наряду с монополией господства умственного и политического. Лишь материально повелевая богатыми и бедными одновременно и рас полагая как источниками питания общественной мысли, так и теми средствами обуздания, которые даются властью, иудейство в состоянии рассчитывать на действительность и безопасность своего деспотизма. Таким образом, биржа, пресса и политика, переплетаясь взаимно, должны все вместе принадлежать Израилю.

Отсутствие между ними размежевания, черезсполосность и даже превращение одной в другую – неизбежные элементы иудейского триумфа.

Изложенное очевидно, а потому не требует дальнейшего анализа.

Позволительно, однако, сделать еще некоторые замечания.

Как нами уже замечено выше, корпуса еврейской прессы стоят наготове, чтобы за надлежащую плату выступить за всякое дело и против всякого дела. Иноплеменники вправе знать единственно то, что дозволяется кагалом. Истина есть все, что выгодно евреям и только пока выгодно; остальное ложь.

Иудейская пресса непогрешима, а потому непререкаема.

Нет власти, которая требовала бы более беспрекословного повиновения. Наряду с кагальными политиками, иудейские газетчики почитают себя недосягаемыми избранниками. Приурочивая своим талантам государственное провидение высшего порядка, они являются и существами необыкновенными. С их точки зрения, они лишь диктуют свою волю миру, а оба полушария обязаны им повиноваться. На своем троне гордыни сам Сатана едва ли окружает себя большим величием и, пожалуй, взирает на вселенную с меньшим пренебрежением.

XIII. Размышляя об иудейской прессе, Евгений Дюринг приходит к следующим выводам.

«Наравне со многими иными, скромные евреи задумали прежде всего использовать великую французскую революцию и даже саму идею о правах человека в целях кагальной безопасности. Свободу в той мере, какая стала им доступной, они ограбили для расширения собственного господства. Какую бы роль ни приходилось играть им в этой области, неизменным ядром их деятельности было факторство в иудейских видах. Афишируя либерализм и равноправие, они ввели в публицистику гандел политическим и социальным идеям, творцами которых были другие. Проникая на службу партий, они разносили чужие пароли и распространяли программы, взятые напрокат. А где им удавалось выступать деятелями, например, в функциях представительства, там они вели переговоры и относились к правам общества, как будто совершали вексельные сделки. Но эти векселя были выдаваемы не иначе, как под условием хорошего гешефта, и пока эгоистические выгоды еврейства требовали серьезной оппозиции, поведение сынов Иуды еще кое-как согласовалось с действительными требованиями свободы. Здесь и лежит корень того, что само арийское общество временно пленилось этим жидовским служением ей. Но истинному благу народа и решительным стремлениям к справедливости иудаизм оставался неизменно враждебным, а в итоге разрушал все партии, которым вешался на шею.

Посему и разочарование арийцев наступало быстро. Десятилетия 1860–1880 гг. представляли уже яркую картину. Укоренившись, сыны Иуды не замедлили показать себя ревностными агентами и песнопевцами политического рабства. Сейчас они и сами чувствуют, что слишком раскрыли свои карты. Им хотелось бы предать столь недавнее прошлое полному забвению, а следовательно, чтобы оно замалчивалось и гоями. Кагалу было бы в особенности приятно, чтобы о его членах перестали говорить, как о жидах…

Дать надлежащую оценку всему испорченному евреями, хотя бы за означенные десятилетия, возможно, лишь обратив внимание на два обстоятельства. Во-первых, пресса все очевиднее делается орудием политики, притом не одной политики партии, чем она была всегда, а и политики правительства. Во-вторых, евреи стали обладателями газет и вообще всякой периодической печати, посредством которой, большей частью незаметно, они руководят и опекают публику.

Газеты – род биржевого дела. Они перешли к евреям не только в целом, но стали предметом купли-продажи и в подробностях услуг. Газетное ремесло, как легчайшее, повсюду привлекало к себе иудейскую расу еще потому, что ближе подходило к ее дрянным качествам и пошлым запросам. Испорченность – магнит, который неизменно притягивает к себе еврея. Но порча, которую сыны Иуды создают сами, охватывает лишь часть того, что, примыкая к уже загнившей среде, они усиливают и доводят до невиданных прежде размеров. В прессе мы наблюдаем, быть может, опаснейшее проявление факта, что вмешательство иудеев в обман или плутню производит такой же эффект, как влияние тропического климата на полярную растительность.

Кагал управляет этой прибыльнейшей «собственностью», применяясь к обстоятельствам и положению рынка. Раз является требование на безнравственные услуги прессы, евреи открывают настоящие скачки, и спросу начинает быстро отвечать предложение. В награду одному Израилю достаются пальмы, или, говоря не столь экзотично, крупные барыши. А уж он по команде своих «мудрецов» готов на все, ибо рабья служба окоченелому авторитету есть древнейший элемент иудейского строя, настолько же древний, как и неудержимое у евреев стремление к золоту и серебру египтян. Alliance Israelite немедленно образует цепь кагальных сообществ, которые дают всеобъемлющему и всеобвивающему гению еврейства такое направление, чтобы восторжествовали затеи лишь его собственной расы.

Если бы не встречалось руководителей государственной политики, которые, ангажируют евреев, заказывают им «работу», то было бы невозможным и такое явление, когда сыны Иуды дают тон почти всей печати. Так нами же самими созидается иудейская эра с фальшивой внешностью либерализма. Но пользоваться еврейскими газетами, словно каким-то оспопрививанием, дабы сделать в народе господствующим то, что хотелось бы видеть – недобросовестная и опасная игра. Раз фабрикация общественного мнения, т. е. хазука направляющих сил в обществе, являются замыслом и самого Израиля, не дело государственной власти оказывать ему покровительство».