Сам стиль еврея удивительно приноровлен к газете.

Надменное пренебрежение ко всему нееврейскому и при одном слове «чеснок» – лицемерные вопли о религиозном преследовании; напыщенность сарказмов и ядовитая горечь обид; преждевременность криков победы; заносчивые и нелепые утверждения; «открытия Америки» с ярмарочным треском и шумом; дерзость вымыслов, лакейская пошлость уверток и ябедническое пройдошество; бешеное пристрастие к клевете, истерическое нахальство и шутовская дурь придают всему, что пишет еврей-журналист, какой-то осатанелый дух и вместе – опереточный блеск, нечто, надо сознаться, патологическое и заразительное.

Вообще же говоря, психология иудейской прессы может быть кратко выражена в трех словах: ненависть, ложь и невроз.

VII. Как же могло произойти, чтобы столь гордая и великая «шестая» держава продалась иудейству, попала в рабыни к кагалу?

Причина в том, что с одного конца Европы до другого неотразимо и во всеуслышание биржа и пресса обвиняются в сокровенной, но незаконной и вполне излишней близости, а если правда, что еврейство в своих сетях держит все христианское общество, то, без сомнения, вина лежит в тех соблазнах, которыми иудейская рука «пускает зайчиков» перед глазами прессы, ставшей одним из неодолимейших агентов Талмуда.

Степени падения, сознательно или бессознательно, здесь могут быть весьма различны, но в общем это не изменяет вопроса.

И если уже пятьдесят лет назад «Journal des Debats» был официальным представителем биржевого феодализма, изрекавшим номинальному правительству Франции волю еврейства, то что же сказать о настоящем «купоно-обрезывательном» времени?!..

Цинически посягая на другие религии и их священнослужителей, а в особенности не зная меры презрения к христианству, катальная пресса никогда не заикается, однако, ни о воровских проделках «старейшин многострадальной синагоги», ни о Талмудической профессии раввинов. Параллельно с ним, напрягая весь яд своей «раздавленной желчи» против всякого непокорного еврейству, а также на гибель государственного строя и лиц, его оберегающих, жидовские газетчики почитают учреждением для себя священным исключительно биржу и упорно замалчивают самые вопиющие злоупотребления общественным доверием со стороны банкиров, как и совершаемые ими подчас денные грабежи.

Наряду с этим мелкая пресса Израиля живет порнографией и рекламой, а газетные удавы промышляют шантажом, иной раз оплачиваемым в скандальных размерах, как это бывало спорадически по Панамскому делу, равно как при колоссальных плутнях учредительства в Германии за счет французской контрибуции, на пути добывания концессий либо устранения выкупа железных дорог в казну и хронически при заключении государственных займов, да еще отнюдь не одними только «экзотическими» странами.

Независимо от сего, и малые, и большие органы иудейской либо иудействующей печати служат, преимущественно, загонщиками «дичи» для биржевых «охотников», по «звонким», разумеется, мотивам, содействуя как при учредительстве новых предприятий и выпуске дополнительных акций для расширения старых, так равно для осуществления других гешефтов, а засим и в интересах биржевой игры вообще. Обманы этого рода, воочию направленные на обездоление многих людей одновременно, к сожалению, за редкими исключениями остаются без наказания. Боязнь повредить бирже, ставшей чуть ли не высшим государственным установлением, наряду с трудностью уловить и доказать преступление, являются тому обыденными причинами. Проистекающая отсюда деморализация, как результат потери уважения к честному труду и смешения понятий о правом и неправом, захватывая все более широкие круги общества, выражается в безнадежности и варварстве, на почве которых расцветают отчаянные учения нашего времени. Конечные же результаты должны быть, со временем, настолько грозными, что, невзирая на весь ужас переживаемых событий, едва ли могут быть теперь предопределены.

VIII. Дочь обмана и лести, реклама есть одна из первооснов еврейского могущества. Гений рекламы кажется еще более присущ израильтянам, чем гений лести. Во всяком случае, они подняли ее на степень совершенства. В том виде, как ее применяют евреи, реклама есть искусство овладевать мыслью через глаза и уши, подавлять разум назойливостью и гвалтом, сбивая с толку сообразительность, вообще огорошивать неуловимыми сочетаниями в калейдоскопе лукавства.

Многошумная и увертливая еврейская реклама подчиняется, однако, трем принципам. Надо, во-первых, трезвонить вовсю; затем надо бить ударом за удар, не переставая, и, наконец, необходимо колотить с разных сторон одновременно.

Что же касается методов и средств, то разнообразие исключает самую мысль об их перечислении. Как бы то ни было, финансист, купец, медик, изобретатель et tutti quanti обязаны ей каждый своими лучшими успехами и главной добычей золота, которое ухитрились собрать.

Впрочем, реклама – не последнее слово газетной премудрости.

За рекламой следует высший курс, именуемый шантажом.

Трусы, низкие интриганы, вообще те, кто еще плавает мелко, те действительно живут рекламой. Нахалы же, вполне освободившиеся от стыда, отважные евреи кормятся шантажом.

«Один издатель большой газеты, – рассказывает Дрюмон, – из почетной фамилии, блестящий собеседник и умница, радушно принимаемый в салонах, любил иногда в кругу приятелей поболтать о своем житье-бытье. Есть две системы, – говорил он, – реклама и шантаж. Со своей стороны, я считаю унизительным и постыдным злоупотреблять доверием публики посредством лживых реклам и разорять отца семьи, полагающегося на то, что я пишу. Что же касается шантажа, то он совсем не внушает мне такого отвращения. Я нахожу вполне естественным заставлять пиратов делиться со мной их призами».

И наш герой поступает, как говорит. Это именно он (редактор «Temps» – Гебрар) оборудовал дельце, ставшее притчей во языцех. Он сорвал с «Панамы» 160.000 франков, так сказать, одним махом…

«Евреи, – продолжает Дрюмон, – завели у нас нравы бедуинов, и если вы хотите уразуметь положение нынешней прессы, то необходимо вообразить себе ряд сцен, которые могли бы составить изрядную пантомиму для театра «Chat Noir».

Благодаря лживой рекламе, вовлекшей ротозеев в западню, биржевик, учиняя баранту, «перехватил у своих ближних малую толику барашков». И вот он идет в путь-дорогу со своей добычей, однако же, не без оглядки, так как ему предстоит еще миновать теснины Атласа, то бишь, линию блестящих бульваров (где, главным образом, помещаются в Париже редакции газет, в большинстве, разумеется, еврейских). Здесь он и дает выкуп…

И так реклама предшествует, а шантаж следует за счастливым финансистом.

Но и сами банкиры не дремлют. Особая, прирученная, биржевая пресса трубит им хвалу, заранее провозглашая победу. Другие газеты, «псковичи», сгоняют на бойню дичь, наконец, третьи, друзья Haute Banque, «подмадеривают» предприятие и рекомендуют своим клиентам не прозевать подписки…

А он – дирижер трагикомедии, капельмейстер спектакля что делает, где пребывает?! Поспевая всюду, он управляет маневрами; с решимостью главнокомандующего, обнимает весь ход операций и поспевает всюду, обо всем заботится, один словом, его деятельность затмевает на время все вокруг…