Врач лечил меня, но не его. Зловещий знак, который никто из нас не прокомментировал.

– Это был не отпуск, – машинально поправила я. У меня возникло искушение сказать ему, что это было ужасно, потому что это казалось мне наиболее гуманным вариантом, учитывая его неудачную романтическую историю со мной и тот факт, что он лежал сейчас избитый в камере из-за меня. Но тоска, скрывавшаяся за его невнятными словами, заставила меня подозревать, что он хотел чего-то другого.

Однажды я ходила с Пауэром по его дому, представляя, что он был моим. Я знала, каково это – тянуться к жизни, которой у тебя нет, и пытаться примерить ее на себя как одолженное пальто.

– Это было мило.

Он ничего не ответил и лишь тер глаза пальцами. Мы лежали рядом под одеялом, наши бока едва соприкасались. Я с трудом заполняю тишину словами, пытаясь найти то, что я могла рассказать ему, кроме переполнявших меня воспоминаний о Ли. В основном я вспоминала его губы, прижимавшиеся к моим в той великолепной постели. Пауэр, вероятно, об этом догадывался.

– Мы ходили на прогулки и ели моллюсков. Аэла… отложила яйца.

Пауэр обернулся ко мне. На секунду я подумала, что он начнет поддразнивать меня. Но он только присвистнул:

– Первая на флоте, да? Как это было?

Слова давались мне с трудом:

– Она была очень счастлива.

Теперь я снова видела тот огонь. Представляла, как Ли потерялся в нем. Как он задыхался среди языков пламени, жадно лизавших стены…

Он выбрался. Найджел вытащил его.

Что, если я не могу почувствовать Аэлу, потому что потеряла ее навсегда?

– В этом доме был потрясающий запас ледяного вина? – спросил Пауэр.

У меня возникло впечатление, что он подталкивал разговор в более безопасное русло. Я откашлялась:

– Да. Был. И нам немного досталось.

Я чувствовала, как он кивал рядом со мной. Пауза затянулась. Что-то царапалось в углу, но я знала, что не стоило сейчас на это смотреть. И я не смогла удержаться от вопроса:

– Каково тебе было здесь?

Пауэр так долго не отвечал, что я решила, что он снова заснул.

Затем он произнес в потолок:

– Пришлось сделать выбор между Роком и Криссой. Я боялся того, что они могут сотворить с Криссой.

Я предан вам, я могу доказать, предан вам, сказал он тогда, и, чтобы доказать свои слова, ему пришлось сделать этот выбор. Он сглотнул, словно всхлипнул. Я решилась немного пошутить, потому что у меня тоже перехватило дыхание:

– Не думала, что ты джентльмен.

– А разве я им был?

Я поцеловала его в щеку, а Пауэр прикрыл глаза ладонью и отодвинулся от меня.

* * *

На третий день суд возобновился, и я оставила Пауэра в камере, когда меня вызвали на заседание. Пока мы ехали в карете в Подземелье, Миранда пребывала в ликующем настроении, радуясь тому, что разрешили проверить новых присяжных и найти собственных свидетелей.

– У нас есть шанс побороться, Энни, я действительно так думаю.

– Даже без Аэлы?

Теперь, когда все знали о моей мифической способности призывать дракона силой мысли, не было смысла притворяться, что это не то, к чему я стремилась. Губы Миранды растянулись в улыбке, и она протянула руку, чтобы заправить выбившуюся прядь волос мне за ухо. Я сама заплетала сегодня косу.

– Вам, драконьим наездникам, – сказала она, – никогда не хватало тонкости в таких вещах. Общественное мнение превыше всего.

Без драконьего огня для поддержки?

Пауэр сказал мне, что он поручил Дело Небесной Рыбе передать соответствующую информацию в Норчию вместо него. Первоначально план состоял в том, чтобы наша флотилия установила наблюдение за Каллиполисом сразу после прибытия Аэлы к моменту моей казни, чтобы они сразу же смогли атаковать голиафана.

Я не знала, что будет с этим планом, если меня прикончат в камере без окон.

Но, нашептывал мне в ухо тихий голосок, которому я едва осмеливалась верить, что, если тебя признают невиновной?

Я слишком хорошо знала ненависть Каллиполиса ко мне, чтобы надеяться на это. Даже с вмешательством Фрейды.

Тем не менее в моих шагах появилась новая легкость, когда я вышла из кареты перед Подземельем этим утром. Публика в зале суда почти полностью изменилась. Новые лица добавились к присяжным с Верхнего и Нижнего берегов и даже, если я не ошибалась, из сельской местности. В кресле судьи сидел не Иксион, а патрицианский судья Самандер Эшрос. Сегодня он не стал отпускать никаких нежелательных замечаний по поводу моей гигиены горца, как во время нашей первой встречи на Лицейском балу; не упоминал он и о том неловком моменте, когда после окончания Бункерных бунтов сказал, что предпочел бы, чтобы преемником Первого Защитника назначили меня, а не Ли. Вместо этого он одарил меня едва заметной улыбкой:

– Здравствуй, Антигона.

– Здравствуйте, судья Эшрос.

Ни Фрейда, ни Иксион не появились в зале суда. Но другие члены Трибунала Клевера наблюдали за нами с балконов, и я знала, что они обо всем доложат Иксиону. Я настолько не привыкла к честным вопросам, что мне понадобилось время, чтобы привыкнуть к методу Эшроса. Он не пытался сбить меня с толку или язвительно комментировать мои ответы, не принимая часть из них во внимание, вместо этого он выслушивал меня и продолжал строить дальнейший допрос так, будто желал принять мои слова на веру.

Мы начали с моего самого печально известного случая с Мегарой Роупер:

– Когда вы допрашивали мисс Роупер во время ее ареста в Подземелье, вы угрожали ее семье наказанием драконом?

Мегара, сидевшая в первом ряду, оторвала взгляд от своего блокнота, приподняв ручку и вскинув бровь.

– Да, угрожала.

Когда вокруг послышался шепот, я добавила:

– Это была пустая угроза. Революционный закон запрещает применять наказание драконом на родственниках осужденного. Но я знала, что, если не добьюсь от нее сотрудничества, Мегаре грозят пытки. Как было, по ее словам, с ее матерью при Атрее.

Эшрос кивнул:

– Да. И Трибунал Клевера слишком хорошо усвоил методы Комитета по перевоспитанию.

– Но не я. Революционная пропаганда настолько засекретила эту информацию, что даже Стражники до конца не знали о том, что творилось при нашем режиме. Я узнала о резне в Саутсайде только тогда, когда Мегара рассказала мне об этом.

Мегара медленно крутила ручку между пальцами, я заметила, что она совсем перестала писать.

– А во время протестов вас приглашали присоединиться к Отверженным?

– Да. Я отказалась.

– Почему?

Думаю, я нужна здесь, сказала я Ли, когда мы стояли на обломках Внутреннего дворца, после того как воздушный удар разрушил наш город и показал, что самые большие злодеяния творили не наши враги, а наши начальники. На следующий день мы оказались по разные