– Эта тварь, – сказал Иксион, – не вошла в мою семью. Что бы там ни было написано в каком-то документе в Харфасте.

Мое зрение затуманилось, и я сжала кулаки. Фрейда тихо сказала:

– Опусти юбку.

Я отпустила подол и отступила назад. Один из Наездников Серого Клевера ухмыльнулся.

Фрейда взглянула на Иксиона:

– Я объявляю о нарушениях в судебном разбирательстве.

Иксион поперхнулся вином:

– Что?

– Это неправильное судебное разбирательство. Вы позволите этой женщине, Хейн, участвовать в отборе новых присяжных и не станете вмешиваться. Вы позволите ей вызвать своих свидетелей. И если я услышу, что вы вмешивались в судебное разбирательство по делу Антигоны, если я еще раз услышу, что вы хоть пальцем ее тронули, я найду другого наместника.

35

Пауэр сюр Итер

ДЕЛО

Когда пришло время возвращаться в Большой дворец и начинать подготовку к тройной коронации, я испытал неожиданное облегчение от возможности покинуть жуткий, словно застывший во времени Летний дворец Небесных Рыб. Вернувшись в столицу, я узнал последние новости: Антигона схвачена, Лео и его дракон мертвы, Аэла повержена. А Иксион не переставал злорадствовать.

Я не мог отделаться от мысли: Наверняка это какой-то безумный план.

И в ночь, когда вернулась Фрейда, я отыскал краеугольный камень этого плана. Мой полукузен, Парсиваль Грейлили, или, как называл его Грифф, Пауэр, который был свидетелем того, как Антигона сюр Аэла продемонстрировала свое мастерство вызова дракона при помощи силы мысли, о котором направо и налево болтал Дарий. Пауэр организовал ее поимку, при этом не сообщив о ее тайном мастерстве. Недоуменные слова Гриффа всплыли в моей памяти в ином свете: Но я знаю Пауэра. Достойный парень. Он дружит с Антигоной.

Судя по выражению лица Иксиона, когда он спросил меня о местонахождении Пауэра за ужином, он тоже начал складывать воедино кусочки этого пазла.

– Я объявляю о нарушениях в судебном разбирательстве, – заявила Фрейда Бассилеон Иксиону.

Я увидел, как сморщенное лицо Антигоны сюр Аэла сделалось жестким, и ощутил, как по позвоночнику пробежала дрожь.

Это еще не конец.

После пира, в перерыве между ужином и танцами, я решил действовать. Я поступал так всегда, когда необходимо было действовать стремительно, чтобы разум не успел помешать мне поступить по велению сердца. Я вернулся в покои Небесных Рыб и вместо того, чтобы пойти к себе, направился к своему полукузену.

Пауэр, обхватив голову ладонями, поник в кресле. Он был одет для пира, на который так и не явился. Обстановка в его комнате была скромнее, чем у слуги; стеклянная дверь на балкон, где располагался драконий насест, была приоткрыта, и холодный весенний воздух проникал внутрь. Балконы Небесных Рыб всегда были более узкими, приспособленными для более изящной породы драконов, и я вдруг подумал, как крупному грозовику Пауэра удалось там поместиться. Когда он поднял глаза и увидел меня в дверях, тут же вскочил:

– Какого черта, – пробормотал он. – Стучись.

– Что бы ты ни задумал, – сказал я ему, – Иксион либо догадывается, либо уже знает.

Оказалось, я так и не смог искоренить из себя инстинкт предателя. Но на этот раз он не был обращен против моей семьи. В кои-то веки моя вероломная кровь – это то, что я разделял с родственником.

Парсиваль Грейлили был сыном моего дяди. Небесная Рыба, который летал на грозовике. При всем его позерстве я не сомневался, что он был таким же любителем крестьян, как и я.

Достойный парень.

Пауэр уставился на меня. Он вскинул бровь, я практически видел, как он готовился выдать ироничную реплику, возможно, собираясь обвинить меня в предательстве, в котором сам был виновен, но вместо этого он подошел к двери и, выглянув наружу, оглядел коридор. А затем закрыл и запер дверь.

– Он знает, что ты здесь?

Я покачал головой. Когда я рассказал ему о том, что Дарий разболтал Иксиону, Пауэр выругался.

– Жалкий сопляк, – пробормотал он, возвращаясь к единственному креслу, и бросился обратно в него. – Он так и не смирился с тем, что Энни обыграла его в четвертьфинале. Если Иксион знает, что Энни способна вызывать дракона силой мысли, ей конец.

Сложив руки на груди, я остался стоять перед ним спиной к балкону.

– Может, и нет.

– Неужели?

– Фрейда только что потребовала справедливого суда.

Брови Пауэра изогнулись. А затем он разразился хохотом.

– Ну кто бы мог подумать!

– Мне всегда было интересно, на чьей ты стороне.

Пауэр закинул ногу на ногу и с ухмылкой провел ладонью по своей бритой голове:

– То же самое я думал о тебе.

Очевидно, не на той стороне. Я был уверен, что всегда был не на той стороне.

Но на этой неправильной стороне так много хорошего. Сыновняя почтительность, долг драконорожденного, Летний дворец Небесных Рыб и титулы, которые к нему прилагались, черт бы их побрал. Я бы женился ради отца, я бы отвернулся от собственной любви и счастья ради своего Дома. Но что бы ни говорили о моем сердце, я больше не буду извиняться за то, что следую своей совести. Я даже не был уверен, что их всех можно было уважать. Меня учили восхищаться героизмом моего народа, ценить верность и честь, но разве не это я увидел в Пауэре, разве это не та добродетель, которую восхваляли наши семьи?

– Ты должен уйти, – сказал Пауэр, – пока они не явились сюда.

Но было уже слишком поздно. Я услышал топот сапог в коридоре и покачал головой.

– Тогда спрячься на балконе, – приказал Пауэр.

– Я не могу просто оставить тебя…

– Ты должен. Мне нужно, чтобы ты передал весточку в Норчию, когда придет время.

Никто из нас не сомневается, что я это сделаю.

– Когда?

– В ночь перед вынесением приговора. Они будут знать, что делать.

Пауэр обернулся к двери.

Я вышел на узкий балкон и закрыл за собой стеклянную дверь. Прижавшись спиной к холодному камню, я с отчаянно колотящимся сердцем прислушивался к грохоту ломаемой двери, к голосам, доносившимся сквозь стекло. Я слышал голос Ортоса, холодный и небрежный. Голос Пауэра, скучающий и дерзкий.

– Люциан Ортос, вероломный ты слизняк, как поживаешь?

– Трибунал Клевера обвиняет вас в сговоре с…

Но у Пауэра не было времени на пустые разговоры.

– Ну да, вы меня раскусили. Мы с Антигоной собирались притащить на арену ее дракона.

– Зачем? – На этот раз до меня донесся голос Иксиона, сорвавшийся на крик от удивления.

– Потому что я от нее без ума.

Этот ответ окончательно обескуражил Иксиона:

– Что?

Казалось, Пауэр был чрезвычайно доволен собой.

– Я с ума по ней схожу. Голову потерял, готов умереть, чтобы спасти ее, так сильно ее