Злоба душила Ярослава, но он понимал, что пока бессилен. Страха перед смертью у него тоже не было, просто стало досадно от одной лишь мысли, что его вновь, в который уже раз переиграли. Если он позовет Кулеку, то рязанец и впрямь пустит в ход отравленный нож. И выходило, что Константин еще поживет, а вот сам Ярослав – увы.

– Чего ты хочешь?! – зло прохрипел он.

– Давай вместе поживем, сколь нам бог отпустил, – предложил Константин. – Вот только для этого тебе проводить меня придется. Тут рядышком, всего-то до Кириллова монастыря прокатиться. Там я тебя и отпущу с миром, если мои люди еще на месте, – на всякий случай уточнил он. – А если нет, то мы чуть дальше проедем. И уж ты извини меня, Ярослав Всеволодович, но я тебя теперь всю дорогу обнимать буду.

– Не боишься, что не соглашусь? – выдохнул Ярослав, не переставая проклинать себя за глупость.

Эх, был бы он здоров! Но какая разница. Травленым лезвием и впрямь можно лишь чуток царапнуть, и никто уже не поможет. Так что не важно. Ох, но какой же он дурень!

Ярослав чуть не застонал от бессильной злобы.

– А чего мне терять-то? – резонно заметил Константин. – Только если ты откажешься, то тогда уж точно первым сдохнешь. Сказал же я, что зелье надежное. А вот если выведешь меня отсюда, то как знать. Может, и получится у тебя со мной поквитаться. Жизнь – она штука сложная. Нынче я на коне, а ты у моего стремени, завтра – наоборот.

– А не обманешь?

– Когда это я слово свое не держал? – вопросом на вопрос ответил Константин. – К тому же меня сейчас больше татары заботят. Неужто ты не хочешь, чтоб я им за вас отомстил? Они же думают, что всех на Руси одолели, что могут без боязни до самого Киева идти, а тут я и нагряну.

– Рязанский князь всю Русь спасти надумал, – криво ухмыльнулся Ярослав.

– И опять ты неверно говоришь, – упрекнул его Константин. – Я – русский князь, вот что главное. А уж из какого там княжества – дело десятое, – и поторопил с ответом: – Так что ты надумал?

– А если и тебя побьют? – вместо этого спросил Ярослав.

– А вот это уже не твоя печаль, – заметил Константин и рассудительно добавил: – Тебе же лучше. Как ни крути, а ты при любом исходе будешь в выигрыше. Либо они меня одолеют – тогда тебе путь к моему княжеству открыт, либо я их – тогда они Киев не возьмут. Да и не пойдут они на него после сечи со мной. Сам знаешь, что мой пеший строй по воинскому мастерству ни в какое сравнение не идет с теми смердами, которых вы в ополчение набрали. Так что кровушки мои люди из них попьют – будь здоров.

Ярослав тяжело вздохнул. Вновь рязанец оказывался прав. Конечно, унизительно вот так, под ножом, выполнять требования, но, по здравом размышлении, он и впрямь выигрывал, причем в любом случае, как бы все ни сложилось.

– Хорошо, – нехотя произнес он, но тут же предупредил: – Мне на коне до монастыря не доехать.

– А мы верхом и не поедем. Вели своим орлам телегу подать. В ней и покатим. Только чтоб никого с нами не было, кроме возницы.

Дальше все пошло как по маслу. Единственная заминка получилась у Подольских ворот. Никак не хотела полусонная стража открывать их в неурочный час. Однако и тут разобрались быстро – чай, не гость торговый и не смерд простой в телеге сидел, а сам князь Ярослав Всеволодович, да и с ним – мать честная! – еще один, тот самый!

– Так он вроде бы в порубе? – шепнул на ухо один ратник другому.

– Верно, разобрались, – сумрачно ответил тот. – Сам, что ли, не видал, как они обнимаются?

Комфортабельным это путешествие Константин не назвал бы. Телегу немилосердно трясло на ухабах, так что из опасения случайно царапнуть своего соседа приходилось старательно отворачивать нож, при этом держа его достаточно близко от тела Ярослава.

Разумеется, лезвие не было отравленным, но если бы Ярослав понял это, то могло случиться что угодно. Тем более что правил лошадьми тот самый Кулека.

Словом, расслабился Константин лишь тогда, когда телега подкатила к Новому двору, а с высокого крыльца терема горохом высыпали обрадованные дружинники во главе с Любимом. Лишь тогда он позволил себе с облегчением вздохнуть и убрать руку с ножом.

Ярослав при этом поморщился и с ненавистью прошипел:

– Не сдержал ты слова, убивец!

Сзади на его белой рубахе расплывалось небольшое кровавое пятнышко. Очевидно, когда Константин убирал нож, он все-таки чиркнул по коже острием.

– Извини, нечаянно вышло, – развел руками рязанский князь, но тут же успокоил: – Я же совсем легонько зацепил, а ты уж в печаль впал, прямо как дите малое.

– А яд? – скривился Ярослав, с ненавистью глядя на Константина – еще и издевается, собака!

– Да это я пошутил, – усмехнулся он в ответ, с легким злорадством наблюдая, как багровеют от подступающего бешенства шрамы на лице Ярослава.

Однако долго наслаждаться его возмущением времени не было. Константин даже отказался перекусить, торопя дружинников в путь.

– Дорогу продумали? – спросил он, уже забираясь в седло.

– И смены расставили, и ладьи с гребцами наготове.

– Тогда в путь, – скомандовал рязанский князь, без сожаления оставляя посреди двора телегу с пышущим злобой Ярославом.

Проезжая мимо, Константин не удержался и крикнул:

– Ты подорожник приложи, и всего делов.

Ярослав продолжал наливаться злобой всю обратную дорогу до Киева и решил хотя бы на словах поквитаться с бессовестно надувшим его рязанцем, поэтому в ответ на тревожный вопрос Ростиславы торжествующе выпалил:

– Не освободить теперь Константина киевлянам – сдох он.

За Кулеку, если княгиня решит его расспросить, Ярослав был спокоен. Предупрежденный дружинник будет молчать – слова не выжмешь.

– Ты убил его? – ахнула побелевшая как снег Ростислава и, не дожидаясь ответа, без сил опустилась на лавку – ноги не держали.

– А тебе что за печаль? – грубо заметил князь.

– Тебе не понять, – сухо ответила Ростислава и, закрыв лицо руками, выбежала прочь из светлицы.

Наутро до Ярослава, едва он встал с постели, донесся какой-то шум. Вышел из ложницы – так и есть. Девки бегают, мамки узлы вяжут, а дюжий холоп Митрюня, пыхтя и отдуваясь, тащит вниз тяжелый ларь. По всему видно, что княгиня куда-то засобиралась, причем спешно.

В ответ на возмущенный вопрос мужа – куда это она без его дозволения? – Ростислава сухо заметила, глядя в сторону:

– В Новгород уезжаю, а там в монастырь уйду, в Михалицкий, что на Молоткове. Бабка моя в нем скончалась, да и мать недалече захоронена. – И грубовато осведомилась: – Тебе-то что?

При этом она с тоской подумала про опрометчиво данное обещание даже и не помышлять больше о том, чтобы наложить на себя руки.