стало немного легче, и по крайней мере одна из причин была та же самая: крик прекратился. Все заткнулись — бухгалтерша, сука из Пежо, лысый товаровед и химичка-эколог, как если бы им отключили звук или даже стерли совсем. В голове у нее наступила тишина, и чиновница расслышала наконец голос рябого охранника:

— Молодец, хорошо, а теперь я возьму. Тихо-тихо, вот так, — говорил тот и смотрел куда-то ей за спину.

И такой это странно мягкий был голос, почти любовный, что она повернулась взглянуть и увидела одного из своих ополченцев — молодого, в тапках на босу ногу и хлопковых длинных трусах. Дробовик он держал на вытянутых руках, как горящую палку. Глаза у него были закрыты, щеки рыжие и мокрые, и на трусах спереди расползалось такое же рыжее мокрое пятно и сбегало вниз по голым ногам.

— Отпусти, ну, давай, — услышал водитель автобуса, почти уже свободный, и решил, что, раз правда так надо зачем-то, чтоб он все-таки вынул палец, он тогда постарается сейчас и вынет, ему же не трудно.

Он открыл глаза и увидел их лица, подводные, ненастоящие, и фальшивую стену напротив, и толстый поддельный Майбах, улыбнулся как мог широко и собрался сказать им, чтоб не боялись. Объяснить, что им тоже так можно, как ему, что всем можно. Но совсем чуть-чуть не успел, потому что за пыльной громадой Майбаха появилось еще одно, совершенно другое лицо — очень четкое вдруг, живое, все покрытое синяками. Человек в синяках подмигнул, улыбнулся ему в ответ, а затем поднял руку над головой и махнул, и в пустом воздухе между ними возникла вдруг тоже какая-то очень реальная, даже слишком реальная штука, и водитель автобуса прочитал даже этикетку «Бондюэль, молодой горошек» и что-то про новый урожай.

Банка стукнула боком и сломала ему нос, рассекла губу пополам, раскрошила передние зубы. Больно не было, он скорей удивился, что не может вдохнуть, и что падает или тонет, да, правда, наверно тонет, и как это вышло, и бывает ли так у мертвых. И нажал на курок не нарочно, у него просто дернулся палец. ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 00:19

Заряд дроби № 00 (диаметр — 4,5 миллиметра, радиус поражения — 35 метров) разлетелся широким ярким снопом и убил сначала пожилую владелицу Лендровера, теплотехника Красовского в брезентовой кепке и светловолосую девушку из Порше Кайен.

Учитель биологии Тимохина стояла чуть сбоку и умерла не сразу, потому что между нею и пучком разлетающейся дроби оказалась ладонь товароведа из «Пятерочки», и сначала дробь эту ладонь оторвала, а только после, уже потеряв скорость, пробила учителю Тимохиной печень и правое легкое.

Остальные пять десятков свинцовых дробин стукнули в бронированный борт Майбаха и брызнули в разные стороны. Часть их, изменив траекторию, ударила вбок, в третий ряд, миновав почему-то первые два, часть завернула вверх к потолку, одна отскочила в затылок сердитой дачнице в шортах. А последняя часть полетела назад и попала сантехнику Зотову в спину, плечо и рюкзак, где сантехник носил инструмент, запасные носки и рабочий комбинезон, и это спасло четверых ополченцев, стоявших слева от двери, чиновницу в синем и рябого охранника в черном костюме, который занят был молодым водителем автобуса, никакую банку горошка не видел и поэтому выстрела не ожидал.

Горбоносый визит-профессор, напротив, брошенную из-за Майбаха банку увидел первым — к двери он стоял спиной, и, как только человек с разбитым лицом поднял руку, профессор узнал его и даже услышал выстрел, который еще не произошел, и кинулся к своим дочкам. На бегу он толкнул круглолицую мамочку из Пежо; та упала, а грузный профессор упал на нее сверху, и оба изрядно расшиблись, однако остались живы.

У чиновницы в синем от выстрела лопнула барабанная перепонка, потому что набитый дробью патрон двенадцатого калибра разорвался слева почти у нее над ухом. Голова ее тоже как будто бы взорвалась и дернулась вправо, а оттуда ей в глаза, в нос и в рот брызнула кровь седой хозяйки Лендровера, так что на мгновение чиновница не только оглохла, но и ослепла и ей показалось, что кровь — ее собственная. Или что выстрела не было вовсе, а у нее случился-таки инсульт.

Охранник в черном, на время тоже оглохший, но в остальном невредимый, стоял у двери на четвереньках и тряс головой.

А человек с разбитым лицом сразу после броска снова нырнул за Майбах, сел там на корточки, и его не задело вовсе.

Из комнаты с мониторами выстрела слышно не было, на сером зернистом экране он выглядел просто как белая треугольная вспышка. Оптический дефект, ошибка матрицы, глитч. Звук в камерах, разумеется, был предусмотрен, включался отдельными штырьками на пульте, но его никто не включил. И девочка из Тойоты увидела, что черно-белые люди, так долго и скучно стоявшие перед дверью, что можно было заснуть, вдруг начали падать, как если б их раскидало ветром, но сразу не догадалась, отчего они падают и мог ли откуда-то взяться ветер. А толстый водитель Майбаха и вовсе давно никуда не смотрел, дремал на стуле в углу и проснулся только от вопля своего желтолицего шефа. Старик молотил по столу кулаком и орал, как футбольный болельщик. Водитель примерно понял, что именно там случилось, еще до того, как взглянул, и раньше, чем девочка из Тойоты. Смотреть ему не хотелось и очень тянуло перекреститься, но он не рискнул.

С секундной задержкой звук выстрела долетел до синего микроавтобуса с распахнутой задней дверью и разбитым стеклом. Он был значительно громче того, пистолетного, который раздался утром у дальней решетки, а после к тому же послышались крики; и двое мужчин, которые четверть часа назад разбили в чужом микроавтобусе окно, чтоб добраться до запертых там инструментов, разложили их на асфальте и были очень этими инструментами заняты, переглянулись и, не сказав друг другу ни слова, побежали на звук.

А женщина, которая сидела невдалеке у стены, ничем как раз занята не была и выглядела так, словно оба мужчины, и микроавтобус, и выстрел противны ей одинаково, посидела еще немного. Проверила шнурки на кроссовках и левый перевязала. И только затем наконец поднялась, оглядела кучку ворованных инструментов и выбрала из нее короткий ломик-гвоздодер. С отвращением взвесила его на ладони и все-таки побежала следом.

 

В отличие от микроавтобуса, кабриолет находился от Майбаха совсем уже далеко, почти в полутора километрах, и крики к нему долететь никак не могли. Они рассеялись по пути, застряли на первом же повороте бетонной трубы; к тому же в кабриолете поднята была крыша, и звуковая волна принесла один только выстрел, и тот уже слабый. Но лейтенанту все равно показалось, что он их слышит: не выстрел, а именно крики после, как будто бы ждал их все время. Вдобавок он зачем-то увидел картинку — такую же, что и водитель из Майбаха, только цветную, и крепко закрыл глаза, но крики в его голове не стихали, а картинка делалась только ярче. Он  сел и стал одеваться, и сонная девушка рядом, горячая, голая, с земляничными волосами, спросила: ты чё, серьезно щас, да? Он вспомнил про пистолет, нашарил кобуру под сиденьем и взял с отвращением, как женщина у микроавтобуса — краденый ломик. Мудила, сказала голая девушка. Вали, блядь, давай.

 

Последними выстрел услышали маленький стоматолог из Шкоды Рапид и юный водитель «Напитков Черноголовки», которые дошли уже почти до польского рефрижератора. И мальчик-Газелист обернулся на