– О боже! – произносит он едва слышным шепотом.

– Сегодня биологический отец Маргарет арестован по обвинению в растлении малолетних. Еще удивительнее то, что ее отчим был одной из пяти жертв в Новом Орлеане. Это вам ни о чем не говорит?

В трубке слышится частое дыхание Малика.

– Вы все еще считаете, что нам нужно встретиться? Или вы намерены сдаться властям?

– Я не могу… Это невероятно. Нам крайне необходимо встретиться.

Я даже и представить не могла, что когда-нибудь услышу такое волнение в голосе Натана Малика.

– Это вы убили пятерых мужчин в Новом Орлеане, доктор?

– Нет. Клянусь вам в этом.

– Но вы знаете, кто это сделал.

– Я не могу сказать вам этого.

– Вы должны рассказать кому-нибудь.

– Нет, не могу.

– Моя тетя входила в вашу «группу X», доктор?

– Я не могу ответить на этот вопрос.

– Жизнь моего деда в опасности?

– Я не могу говорить об этом. Не по телефону.

– Вы рассчитываете, что я соглашусь встретиться с вами лично, хотя вы, быть может, убийца?

– Вам нечего бояться меня, Кэтрин. И вы знаете это.

По какой-то причине я ему верю. Но я еще не сошла с ума.

– Вы сдадитесь властям, если я встречусь с вами?

На несколько секунд его дыхание замирает. Я представляю, как он неподвижно стоит где-то.

– Если вы обещаете сохранить для меня фильм, о котором мы говорили, я сдамся.

– Где вы хотите встретиться?

– Боюсь, встреча должна произойти где-нибудь в Новом Орлеане. Вы в Натчесе?

– Да. А вы в Новом Орлеане?

– Пока еще я не могу сказать вам этого. Вы можете оказаться здесь через четыре часа?

– Могу.

– За пять миль до города позвоните по номеру, который я вам дал. Я скажу, куда ехать.

Что бы ни подсказывала мне логика, я не могу отказать ему.

– Хорошо.

– И, Кэт…

– Да?

– Если вы приведете с собой ФБР, то пожалеете об этом. Не хочу угрожать вам, но я должен обезопасить себя. Я единственный, кто может рассказать нечто очень важное о вас самой, и, если я этого не сделаю, вы никогда не узнаете правды. До свидания.

– Подождите!

– Я понимаю, что вас беспокоит эта встреча. Но я не представляю для вас опасности. И знаете, почему? Потому что я знаю дьявола в себе. Когда мы с вами в первый день разговаривали о насилии, мне приходилось следить за своими словами. В конце концов, нас слушало ФБР. Главное, о чем я не упомянул, – это удовольствие, которое оно в себя включает.

По спине у меня пробегает холодок.

– Удовольствие?

– Да. – Голос Малика напоминает теперь шипение змеи. – То, что мы называем сексуальным насилием, несет в себе очень яркие ощущения и для насильника, и для жертвы. Насильник испытывает абсолютную власть над другим человеческим существом, тогда как жертва – чувство полного подчинения. Абсолютной покорности. Партнеры занимают диаметрально противоположное положение в иерархии власти и беспомощности. И память об этих чувствах и ощущениях сохраняется на всю жизнь, Кэтрин. И первое, к чему стремится подвергшийся сексуальному насилию в детстве ребенок, когда вырастает, – поменяться местами. Поменяться ролями. Ощущать власть. Вы понимаете, о чем я говорю, Кэтрин?

Я не отвечаю, потому что в голове у меня проплывают воспоминания о собственном сексуальном прошлом: о вещах, которые я хотела сделать – и иногда делала – с мужчинами, и о том, что я хотела, чтобы они сделали со мной. Очень часто в моих фантазиях присутствовали контроль, власть, отказ от них или же обладание ими. И получаемое мною удовольствие было с ними тесно связано.

– Вашего молчания мне достаточно, – продолжает Малик гипнотическим голосом. – Всю жизнь мне приходилось подавлять в себе это стремление. Потребовались годы, чтобы научиться справляться с ним. Но теперь я знаю своего врага в лицо. Это яд, который передается из поколения в поколение подобно плохому гену. Он живет во мне, как и во всех других, кому довелось пережить подобное. И я одержим желанием обезвредить этот яд. Я веду свою собственную войну. А сейчас мне пора идти, Кэтрин. Позвоните, когда будете в пяти милях от Нового Орлеана.

До меня доносится щелчок. Он ушел.

– Я не пущу тебя на встречу с этим парнем одну, – твердо заявляет Майкл.

Слова и тон Малика по-прежнему крутятся у меня в голове.

– Ты не поедешь со мной, Майкл.

– Если не я, тогда пусть едет кто-то другой. Прямо сейчас ты должна позвонить в ФБР и все им рассказать. И я действительно имею в виду все.

– Это не выход. Пока еще нет. Малик знает что-то такое, что должна знать и я, а если я приведу с собой ФБР, то не узнаю этого никогда. Я останусь в подвешенном состоянии на всю жизнь. Ты этого хочешь?

С неожиданной жадностью он всматривается в мое лицо.

– Ты нужна мне живой, а не мертвой.

Я медленно киваю головой.

– Шон Риган.

– Это твой женатый приятель?

– Да, но это не имеет значения. Шона учили как раз этому. Он сможет защитить меня, и я могу быть уверена, что он будет молчать обо всем.

Майкл выглядит очень грустным, но сейчас у меня нет времени разбираться с его душевными проблемами.

– Я могу воспользоваться твоим «фордом»?

– Конечно.

– Спасибо. Мне еще надо заехать в Мальмезон, прежде чем я отправлюсь в Новый Орлеан.

Майкл подходит и берет меня за плечи. У него оказываются неожиданно сильные руки.

– Ты обещаешь взять Шона на встречу с Маликом?

Я обещаю, хотя знаю, что не сдержу слово. Но мне не нужно чтобы Майкл перенервничал и позвонил в ФБР с рассказом о предстоящей встрече. Он может назвать им номер своего «форда», и я даже не сумею добраться до Нового Орлеана.

– А зачем тебе в Мальмезон? – интересуется он.

– Мне нужно переодеться.

Еще одна ложь. В Мальмезоне мне нужно то, чего там всегда было в избытке.

Оружие.

Рассвет только наступил, но нижний этаж Мальмезона залит огнями, словно там шумит королевский бал. Я увидела желтое море света, когда трусцой пробиралась между деревьями от дома Майкла в Бруквуде, двигаясь по тропинке, которую сама же и протоптала много лет назад. Свет горит и у Пирли.

Моя «ауди» припаркована рядом с «кадиллаком» Пирли. Неподалеку стоит высокий, белый грузовичок-пикап вроде тех, которыми пользуются на острове, – и очень похожий на тот, который хотел переехать меня. Должно быть, кто-то на острове обнаружил мой автомобиль и перегнал его сюда. Но если это действительно так, то почему дедушка не заставил полицию рыть носом землю в поисках меня или моего тела? И почему никто не позвонил мне на сотовый?