остановки трахал его, то в какой-то момент он схватил его за подбородок и, повернув его голову, накрыл влажным ртом его губы. Казалось, в этот момент между их губами и зубами зародился неясный вздох, похожий на стон.

Мо Жань тяжело сглотнул. Голос его звучал низко и приглушенно:

— Это и есть настоящий трах…

Все разумные части души уже покинули Чу Ваньнина. Осталось только грешное тело, дрейфующее в этом темном море страстей.

— Ах… не останавливайся… ах… так горячо… еще быстрее… — в полузабытьи бормотал он.

— Без устали, снова и снова, я буду удовлетворять тебя… Чу Ваньнин… Ваньнин…

Он трахал его так долго, что Чу Ваньнину начало казаться, что, похоже, ему суждено вот так скончаться в объятиях этого мужчины. Смешиваясь и взбиваясь в пену, их телесные жидкости стекали вниз по бедрам.

Внезапно мужчина обхватил его за талию и, вновь перевернув лицом вверх, прижал к спинке кровати, задрал его ноги и опять засадил на полную. На этот раз скорость и сила его толчков были настолько потрясающе мощными, что Чу Ваньнин только и мог, что, широко распахнув глаза, вскрикивать и стонать. Совершенно потерявший рассудок, сгорающий от вожделения, его любовник снова и снова то входил в его тело до самого основания, то полностью выходил, оставляя лишь головку у самого входа, а потом опять безжалостно таранил его, так быстро и так сильно, что его голос теперь тоже срывался и дрожал.

— Ваньнин… Ваньнин… — ни разу этот человек не позвал кого-то другого.

Вдруг он обхватил его лицо руками и, прижавшись к его лбу своим, пробормотал:

— Золотце, я сейчас кончу. Позволь мне быть в тебе…

Чу Ваньнин открыл рот, словно выброшенная на берег умирающая рыба. С головой погрузившись в море желания и наслаждения, он и сам не мог сказать, сколько раз он кричал и кого звал. Чувствуя тяжелый запах животной похоти этого человека, задыхаясь от собственного вожделения, он мог лишь выдохнуть:

— Кончи в меня… ах! А-а-а… ах-а-а-а!

Мо Жань закрыл глаза, низко зарычал, когда его тело исторгло струю густой спермы с густым специфическим запахом. Его бедра продолжали двигаться, даже когда постельное белье соскользнуло на пол. Чу Ваньнин снова и снова бился затылком о столбик кровати, но трахающий его ненасытный любовник продолжал остервенело вбиваться в его тело, изливаясь брызгами вязкой и липкой спермы. Под этим мощным натиском Чу Ваньнин содрогнулся, чувствуя как его накрывает горячей волной, так что все тело сводит судорогой. Пальцы на белых ногах подогнулись, и, в конце концов, не в силах сдержаться, он почти неосознанно крепко обнял мужчину за шею.

Их рваное дыхание перемешалось, и когда, достигнув оргазма, он закричал, так же хрипло кричали под ним. Что стало причиной этой бури эмоций, обрушившейся на них волной похоти и утопившей их в море страстей? Все это случилось лишь из-за огромной дозы сильнейшего афродизиака или все же всему виной скрытые в их сердцах тайные желания, о которых они и сами даже не подозревали?..

Потребовалось много времени, чтобы сознание медленно вернулось к Чу Ваньнину.

По неизвестной причине в тот же миг воспоминания о прошлой жизни нахлынули на него бурной рекой.

После того, как их с Мо Жанем тела соединились, память о прошлом обрушилась на него подобно лавине.

Он вспомнил Небесный Раскол, как умер Ши Мэй, и как убитый горем Мо Жань стоял на коленях посреди снежного поля.

Вспомнил реки крови в Духовной школе Жуфэн, как небо и земля изменили цвет, и как искренне радовался и хохотал Мо Жань, когда Е Ванси насквозь пробило лопаточную кость.

Вспомнил себя, капля за каплей истекающего кровью, как после Мо Жань привел его в чувство в Павильоне Алого Лотоса и как заточил во внутренних покоях, так что он больше ничего не мог сделать.

…Одно за другим, все воспоминания вернулись.

Пещера приняла свой первоначальный вид. В какой-то момент Чу Ваньнин почувствовал, что лежит на промерзшей земле совершенно нагой, а прижавшийся к нему со спины Мо Жань крепко сжимает его в объятьях. Руки молодого человека дрожали, их тела были скользкими от пота, а воздух пропитался запахом похоти.

Воспоминания вернулись.

Чу Ваньнин не двигался, не говорил и даже не злился.

Голова почти раскалывалась от боли. Сейчас ему казалось, что в процессе их соития что-то сокрытое внутри Мо Жаня перешло из его тела к нему.

Несомненно, именно это восстановило его память.

Но что это было?

В один миг на него обрушилось так много воспоминаний, что Чу Ваньнину показалось, что еще немного и его голова просто лопнет от распирающих ее мыслей. Он смутно понимал, что некоторые вещи ему точно знакомы, но на какое-то время потерял способность мыслить ясно.

— Учитель, — до его ушей донесся голос Мо Жаня, такой нежный и осторожный, как тычинки на распустившемся ранней весной цветке. И куда только подевалась его подавляющая аура насильника и деспота? — Прости…

Все еще находясь в объятьях Мо Жаня, даже не поворачивая головы, просто по голосу, он мог представить, как сейчас тот с обожанием, сожалением и раскаянием смотрит на него покрасневшими влажными глазами.

— Прости, я все-таки… я все-таки сделал тебе больно…

Попав под контроль курильницы, Мо Жань оказался в том же положении, что и Чу Ваньнин: несмотря на ясность сознания, он не мог контролировать движения собственного тела. Когда, грубо сжав талию Чу Ваньнина, он нетерпеливо и безжалостно овладел им, ему самому было больно.

Он совсем не хотел делать это так… Покрасневшими глазами глядя на лежащего под ним Чу Ваньнина, он думал только о том, что хочет просто наклониться и ласково поцеловать его, утешить и позаботиться о нем. Но слова, что исторгали его уста были такими безжалостно язвительными, а движения его рук такими по-звериному жестокими.

Его сердце страдало от боли. Но что он мог сделать? Он совсем не контролировал себя.

С раскалывающейся от боли головой Чу Ваньнин лежал ничком на промерзшем камне и у него не было сил даже пальцем пошевелить. Выслушав извинения Мо Жаня, он почувствовал только шум в ушах, перед глазами все мерцало и кружилось, так что казалось, что в любой момент он может вновь потерять сознание.

Он раскрыл рот, но, видимо, из-за того, что не так давно он долго кричал, его голос прозвучал ужасно хрипло и сдавленно:

— Ты сначала… ты сначала выйди…

Мо Жань сжал губы и не проронил