Софья Великанова приехала из Притаёжного с попутной машиной, проведя ночь в дороге. Марина расспросила её о всех новостях, накормила, уложила спать и ушла на работу.

Вскоре заведующий отделением связи Тимоша принёс ей принятую по телефону из Притаёжного телеграмму. Текст её Тимоша записал на листке бумаги, вырванной из ученической тетради.

Марина знала, что это был ответ Водомерова на её просьбу о зачислении Краюхина в состав экспедиции. Но то, что она прочитала, изумило её так, как не изумил бы, наверное, гром, прогремевший над Мареевкой в этот безоблачный день.

В телеграмме говорилось: «С целью усиления научной части Улуюльской комплексной экспедиции руководство института направляет в ваше распоряжение младшего научного сотрудника Бенедиктина тчк Обязываем вас использовать товарища Бенедиктина по специальности с учётом потребностей экспедиции вытекающих из программы исследований Водомеров».

Марина скомкала телеграмму и с такой силой отшвырнула её, что бумажный комочек, ударившись об пол, подскочил и выкатился за порог двери.

Тимоша понял, что принёс неприятную новость, сконфузился и поспешил уйти.

– Лицемеры! Не мытьём, так катаньем думают меня взять!

С яростью отталкивая стулья и скамейки, Марина выскочила на крыльцо с намерением разбудить Софью и обо всём рассказать ей. Но, взглянув на часы, Марина удержала себя.

Она вернулась обратно, села за свой стол, взяла чистый лист бумаги и крупным размашистым почерком написала: «Высокоярск Научно-исследовательский институт Водомерову Удивлена вашим решением относительно Бенедиктина тчк Его присутствие экспедиции не оправдывается никакими деловыми соображениями тчк Вторично прошу положительно решить вопрос привлечения экспедицию Краюхина».

Марина перечитала написанное, подумала: «А может быть, отмолчаться? Пусть себе тешатся руководители института». Но сейчас же она изменила свои мысли. «Нет, нет, отмалчиваться нельзя. В этом случае Водомеров решит, что я своим молчанием одобряю его поступок».

Марина переписала телеграмму набело и заторопилась на почту.

И вот прошло ещё пять дней, а ответа насчёт Краюхина не поступало.

Марина понимала, в состоянии какого нетерпения живёт Краюхин. После их встречи он уехал в Притаёжное и там дожидался вестей от неё.

Начала томиться от безделья и Софья. Всё, о чём можно было переговорить с ней, они переговорили. Теперь Софья стремилась к Тунгусскому холму на раскопки. Она рвалась туда, конечно, не только из-за работы – ей хотелось скорее быть вместе с Алексеем.

Прождав ещё два дня, Марина решила, что она не имеет никакого морального права ни перед Софьей, ни перед Краюхиным, ни перед наукой ждать дальше. «Уж раз они там молчат, то возьму всю ответственность на себя. Пусть потом меня прорабатывают или снимают. Их дело! А только, видя, какими фактами располагает Алексей Краюхин, я не могу остаться к его судьбе равнодушной и не привлечь его к работе в экспедиции», – размышляла Марина, терзаясь и уставая от этих мыслей.

Она позвала к себе Софью. Девушка в тёмном чулане проявляла фотоплёнку и прибежала встревоженная, с мокрыми руками, в косынке, небрежно сбившейся на затылок.

– Телеграмма? – Она остановилась возле дверей с горящими глазами.

– Нет, Соня, телеграммы нет и, вероятно, не будет. Я решила всё сама.

Софья, видя, что разговор будет совсем другой, чем она предполагала, перешагнула порог и вошла в комнату.

– Что же вы решили, Марина Матвеевна?

– Я зачисляю Алексея Корнеевича на два вакантных места лаборантов моего ботанического отряда, то есть я объединяю две ставки в одну.

– А можно так делать?

– А можно закрывать глаза на серьёзные доказательства учёного?

Софья беспомощно пожала плечами и вопросительно посмотрела на Марину. «Ну и что же вы всё-таки решили?» – говорил её взгляд.

– Я сейчас написала приказ о назначении Краюхина старшим геологической группы. Вас, Соня, поскольку вы приехали помогать нам, я зачисляю также в эту группу. Ваша общая задача: выехать на Тунгусский холм, произвести геологическое и археологическое обследование этого района…

– Я готова ехать хоть сейчас, Марина Матвеевна! – воскликнула Софья.

– Одна вы поехать не сможете. Нужно вызвать из Притаёжного Алексея Корнеевича. Я сейчас напишу ему телефонограмму и отнесу Тимоше. – Марина быстро прошла за стол и принялась писать.

– Телефонограмму я отнесу, Марина Матвеевна, а вы работайте, – сказала Софья и поспешно скрылась за дверью.

Она вернулась через две-три минуты совсем в другом виде. На ней было ярко-красное шёлковое платье, лаковые босоножки и широкополая шляпа из золотистой соломки. Софья так вся и светилась.

Марина проводила её взглядом, усмехнулась, подумала: «Чего не делает любовь!»

Группа Краюхина, в которую, кроме него и Софьи, входили ещё четверо рабочих, двинулась к Тунгусскому холму на лодке. Этот способ передвижения предложил Алексей, так как набралось ещё много всякого имущества, главным образом инструментов.

Услышав, что речь идёт о Краюхине, правление мареевского колхоза в порядке помощи экспедиции выделило новую, только что просмоленную лодку с высокими тёсовыми бортами и крышей из лёгких, сшитых еловыми сучьями листов бересты.

Марина стояла на берегу до тех пор, пока лодка не скрылась за крутым поворотом берега. Поднимаясь на высокий мареевский яр и всё ещё посматривая вниз по течению реки, Марина думала: «Уехали! И, может быть, привезут большое будущее и Улуюлью и себе…»

Она представила искрящиеся радостью глаза Софьи, румянец, проступавший на её всегда смугло-бледном лице, голос её, какой-то особенно мягкий, ласкающий слух, и ей не то что стало завидно, а чуть-чуть горько за себя, за свою жизнь, в которой почти не было вот такого же безотчётного счастья.

«Только разве в ту весну, когда Андрюша Зотов сказал, что любит меня, было мне хорошо-хорошо», – подумала Марина. Она вспомнила, как они просиживали в университетской роще всю ночь, от зари до зари, а в течение дня по нескольку раз гоняли знакомых девчонок с записками.

Марина шла по Мареевке, захваченная воспоминаниями, и улыбка освещала её лицо.

Разгоралось утро знойного летнего дня, какие бывают только в Сибири. Нежно-голубое, без единого пятнышка и до бесконечности обширное и ласковое небо простёрлось над землёй в торжественной неподвижности. Солнце только поднималось из кедровников. Каждый, кто видел его в этот час, не мог не подумать, что ночку солнышко скоротало здесь, в тиши вековых деревьев, как коротает её охотник, когда прихватит его в тайге темнота.

Живой мир встречал новый светлый день стоголосым трезвоном и суетой. Звонко кричали петухи, рассыпали трели шумные стайки скворцов, собаки щурили глаза на малиновый шар, поднимавшийся чуть ли не с хозяйских огородов, и яростно брехали на него, подзадоривая друг друга. А во дворах гремели уже подойниками, и коровы, мыча, с охотой отдавали располневшие за ночь соски в ловкие руки хозяек.