— Как могу я злиться на столь находчивую женушку?

Они переходили из комнаты в комнату, Бэт каждый раз ахала, обнаруживая маленькие милые детали. Несмотря на то, что дом был скромный, но над его конструкцией кто-то изрядно потрудился. К тому времени как они обошли весь дом, изучив чуть ли не каждый его дюйм, — залезали даже в прохладный сухой погреб — она была очарована.

— Ты только представь, как мы тут заживём! Дом, конечно, не в самом Хайбери расположен, но мы сможем ездить туда на велосипедах, — сказала она.

— Когда отменят нормирование расхода бензина, мы сможем начать копить на машину, — сказал он.

— Ты так уверен, что война скоро закончится, — сказала она.

— После «Дня Ди» многое изменилось, — он замялся, — Я собирался подождать до сегодняшнего вечера, и только тогда сказать тебе об этом, но скажу сейчас. Я подал рапорт, чтоб занимаемая мною сейчас офицерская должность в Пионерском Корпусе была изменена с временной на постоянный контракт.

Задохнувшись, она глотала ртом воздух: — Так ты что, больше не пытаешься вернуться в свой полк?

Он отрицательно помотал головой: — Я подал рапорт о переводе на должность интенданта в Лондон, и мой командир, кажется, думает, что меня утвердят. Мне всё ещё нужно будет оставаться в окопах, но я смогу уезжать с передовой сразу, как только мне будут давать увольнительную. Есть вероятность, что и после войны эта должность останется за мной.

— Ты уверен? — спросила она, — Ты ведь был так настроен вернуться к своим бойцам.

Он улыбнулся: — Чем скорее всё срастётся с этим моим переводом в Корпус, тем скорее мы сможем начать жить вместе.

Она провела, скользя, своими руками вниз по его рукам так, что их пальцы переплелись: — Я хочу этот дом и я хочу жить в нём с тобой.

— Хорошо. Скажем о нашем решении лорду Уолфорду? — спросил он.

— Да, но сперва… — она запрокинула голову и поцеловала своего мужа, стоя посредине их будущего дома.

Воскресенье, 3 ноября, 1907 год

Хайбери Хаус

Свежий морозный воздух, солнечно

Нынче утром я проснулась, а в окно моей спальни лились лучи бледного осеннего солнца. С вечера я забыла задёрнуть шторы — теперь мне был виден угол одной из теплиц и желтеющая листва деревьев вдоль променада. Внезапно я поняла, как же сильно соскучилась по насыщенному запаху свежего утреннего воздуха с лёгким морозцем.

Быстро одевшись, я схватила, словно метлой смела, со столешницы мой альбом для зарисовок и карандаш. Я знала, что Мелькорты сейчас в церкви и все служанки ушли туда с ними вместе. Тем временем я выверю мои финальные наброски, которые делала для Зимнего сада по памяти, там на месте. А затем упакую вещи.

Выйдя на улицу, я запрокинула голову, поставив лицо едва гревшему солнцу, стараясь уловить его слабое тепло. Щебетал какой-то поздний щегол да шептались слетавшие на землю листья. Под землёй — я знала это — начинали сейчас свой жизненный цикл сотни луковиц, за высаживанием которых я с мистером Хиллоком и его помощниками-садовниками проводила долгие часы: луковица выходит из состояния покоя, а затем сквозь почву пробивается первый зелёный росток, вопреки зиме.

Шагая по Саду скульптур, с его фигурно постриженными и оттого растущими столь медленно деревьями-топиариями, я не торопилась — наслаждалась безлюдностью, уединённостью, одиночеством. Свернула за угол, дабы обогнуть живую изгородь между Водным садом и Садом поэта, и вышла прямиком к воротам Зимнего сада. Ключ торчал из замочной скважины, поэтому я беспрепятственно зашла в сад.

Я глубоко вздохнула.

От ворот направо я двинулась в обход — шла неспешно и мечтала. Задумав его таким образом, чтобы лучше всего он выглядел в самое суровое время года, тем не менее, я хотела, чтобы он был красив и весной, и осенью, и летом тоже. Мнения мистера Хиллока и моё сошлись — у стены мы решили посадить плетистую розу — отдав этим своеобразную дань Мэттью — она заплетёт всю стену. По весне ежовник развернёт свои серебристые колосовидные листья, летом будет красоваться своими бледно-пурпурными цветами, которые осенью отомрут, а зимой он будет кивать своими семенными головками — по форме ну в точности помпоны! — и щедро разбрасывать по ветру семена. Я сделала карандашом пометку в моём альбоме для набросков — попросить мистера Хиллока непременно оставлять семена для птиц, столь долго, сколько он сможет.

Как долго я там пробыла, не знаю. Я затерялась в этом саду, всецело поглощённая моей задачей, завершить которую было необходимо как можно скорее. Доделать всё в Хайбери и уехать. Покончить с прошлым для того, чтобы попытаться двигаться дальше.

Моя сосредоточенность была нарушена — я услышала, как заскрипели ворота и выпрямилась. Это был Мэттью.

Он замер, правой рукой держась за железную створку ворот, не сводя глаз с меня: — Винсента.

Осенний ветер донёс ко мне звук его голоса, произнёсшего моё имя.

Нерешительно я поднялась: — Зачем ты здесь?

— Надеялся застать тебя одну, — он сделал шаг вперёд, — Мне нужно было увидеть тебя.

Я вскинула руку: — Стой! Не подходи ближе. Прошу.

Он остановился на полушаге. Лицо было искажено страданием. Как и мое. Я бы сумела бросить и забыть это место. Боль от потери вероятно, полностью не покинет меня никогда, однако поутихнет. Но у меня не получится сделать это, если Мэттью станет продолжать эту рану вскрывать.

— Но Винсента, …

— Что бы ты ни намеревался сказать, мне это не нужно. Я этого не хочу, — голос мой сорвался, и я опустив взгляд, увидела, как дрожат мои руки, — Почему ты должен был явиться именно сейчас, теперь, когда я, наконец, готова уехать?

— Я хотел прийти раньше, — сказал он.

— Тогда отчего не пришёл? — я швырнула эти слова в него с целью ранить.

— Хелен сказала мне, что ты не желаешь меня видеть, — ответил он.

— Твоя сестра сказала это? А ты поверил ей?

Его плечи поникли: — Почему мне не следовало ей верить? Ты же не ответила ни на одно моё письмо, не вернула ни одно из моих писем непрочитанным.

— Так ты писал мне? Единственные письма, которые я получала, были от Адама.

Он схватился за голову, за волосы, с силой дёрнул: — Они нас разлучали.

— И мы им поверили, — прошептала я.

— А как нам было им не поверить? Если у нас больше нет ребёнка, ты освобождена от своих обязательств передо мной.

От моих обязательств перед ним? Но ведь это меня изгнали.

— Мэттью, я признательна тебе за то, что ты пытался поступить как благородный человек, когда просил моей руки.

Он молча глядел на меня так долго, что я начала переминаться с ноги на ногу под этим его испытующим взглядом.