А коли есть что-то дороже собственно жизни, и отдана она за нас — это что значит? Что в чем-то этот человек — я уже о людях! — этот человек выше нас. Вот у него есть такая идея великая, такое стремление к чему-то высшему ради общего блага, что жизнь ему — тьфу ради этого.

И мы ценим! Раз дороже жизни ему это — значит, он искренне верил и делал все, и значит — это истинно. Он это поставил выше собственной жизни — и тем доказал истинность своей веры, своей цели, своего поступка.

Начало это берет у предков наших древнейших. Отдал человек жизнь свою в бою за свой род — он герой, он высший из нас! Только так должен поступать мужчина — чтобы выжил весь род, дети, женщины, мы все. Герой, пожертвовавший собой ради людей своих — высшее существо!

Отданная жизнь — мера истины. Раз он так убежден, так верит, так знает, что делает, что жизнь отдаст — но убеждению своему не изменит — значит, убеждение его истинно. Выше жизни, дороже жизни. Это убеждает. Внушает уважение.

Готовность умереть — мера истины.

Готовый на смерть — высшее существо.

А страдание? Что такое страдание? Это — степень смерти, стадия смерти, уже частичный переход в смерть, готовность умереть. Человек идет на муки и лишения — но верит в свое дело, убеждения и дела его выше самой жизни.

И что получается? СТРАДАЮЩИЙ — ПРАВ! Он выше нас, прочих людей, потому что у него есть великая надличностная ценность. Его дух, его личность принадлежит чему-то более важному, более главному и более высокому, чем сама жизнь.

Страдание — божественно! Увечный — отмечен Всевышним и приближен к нему. Через страдание открывается человеку суть Мира. Страдание возвышает над суетой и заставляет думать о главном — о Добре и Зле, о смысле жизни и смерти, о цели нашего бренного существования.

И вот мы видим, что жертва за ближних — идеологически и психологически, я бы осмелился выразиться, видоизменяется в нечто иное — в страдание без конкретной цели. Но, уважаемые персоны! Это процесс постепенный.

Сначала, когда род и племя живут скудно и жизнь людей проходит на грани выживания — увечных бросают при любых трудностях. Больных, стариков, калек — могут кормить и давать место у огня, когда вдоволь пищи и не угрожают враги. Но если предстоит тяжелый переход, опасная битва, если голодная зима — их бросают без сожаления. Ибо таков закон жизни. Выжить должны здоровые и сильные, выжить должны воины, женины и дети — ибо только в них залог существования всей группы.

Но! Цивилизация идет вперед семимильными шагами, поднимается вверх все выше и выше! Она принимает христианство и проникается его мировоззрением. Она производит все больше — и уж не затрудняется кормить всех: больных и старых, немощных и даже ленивых. Наступает царство изобилия.

И одновременно — наступает насыщение системы. То есть: сколько в нее чего ни добавляй — принципиально в ней уже ничего не изменится. Путь ее пройден.

И милосердие — вдруг становится буквально профессией. Более того — помощь убогим ставится во главу угла, ложится краеугольным камнем в систему ценностей зажиревшей цивилизации. Ей низачем не нужны калеки — но так только кажется.

Во-первых, людям необходимо чувствовать себя значительнее и выше кого-то. Таков социальный инстинкт. Находя тех, кто явно ниже их на социальной лестнице, они самоутверждаются в собственных глазах.

Во-вторых, людям потребно быть в собственных глазах достойными, хорошими, нравственными — соответствовать требованиям усвоенной морали. И более того: соответствовать личной, внутренней морали — совести. Помощь бедным, сочувствие несчастным — дает людям такое удовлетворение собой.

Милосердие повышает самооценку благотворителя.

Повышается не только моральная самооценка — но и осознание своего статуса: благотворитель выше принимающего помощь.

В милосердии кроется немалая доля нравственного эгоизма.

В-третьих. В силу того, что человеку (по сути своей, по устройству) всегда необходимо усовершенствовать этот мир — то есть его переделывать — человек в массе своей всегда неудовлетворен этим миром. Этот мир в его глазах несовершенен, плох, но главное — несправедлив.

Несправедливость мира прежде всего сказывается в том, что люди умные, достойные, хорошие, переносящие трудности, честные и работящие (а в принципе каждый считает себя достойным — даже преступник и паразит всегда находит себе оправдания) — люди несчастны, так устроено; и это несправедливо! Приличный человек просто не может быть счастлив и достойно вознагражден в этом мире!

Ты не имеешь нравственного права благоденствовать в царстве горя и несправедливости! Эта максима очень важна, принципиально важна для многих культур, для многих эпох. Раз мир несправедлив — удачник и счастливец в нем человек порочный, скверный. А бедный и гонимый — очевидно хорош и достоин, раз его отторгает подлая реальность. Это положение — стержень почти всех видов гуманизма, христианства, искусств, литературы в первую очередь.

Удачник пользуется незаслуженными привилегиями. А неудачник, страдалец, жертва — честный хороший человек, с которым общество обошлось по-скотски.

(А вот сейчас запылают пожары и прольется кровь! Борцы за справедливость выходят в крестовый поход.)

Любовь к жертве — это выражение ненависти к несправедливому обществу. Государству, цивилизации, народу.

Усилия уравнять обделенных и преуспевших — материально, социально, в престиже — это форма переделки мира, когда цивилизационная система завершена и переделать ее без ущерба и развала уже невозможно.

Любовь к жертве — это протест. Это несогласие с порядком вещей, который установлен. Любовь к жертве и предпочтение ее благополучному работнику — это бунт на коленях!

Спасибо, сэр, я вижу, я слежу за временем, я уже заканчиваю. Собственно, даже закончил. У меня есть еще полторы минуты? Тогда позволю себе напомнить старинный анекдот:

Пьяный ганфайтер в баре замечает мальчика и с умильной улыбкой протягивает ему монету: «На, сиротка, возьми доллар!» — «Простите, сэр, — говорит мальчик, — я не сиротка, вон сидят мои мама и папа». Ганфайтер выхватывает кольт — бах! бах! двое падают — «Сиротка, возьми доллар!..»

Это иллюстрация в стиле кантри к нашей нынешней ситуации, уважаемые персоны. В государстве всеобщего благоденствия необходимо определить и назначить жертв, чтобы было кого жалеть. Жалость — тоже инстинкт. А вот в государстве нищем и тоталитарном жертв действительно жаль — но нельзя же презирать и порицать героев и работяг, которые есть и там: человек всегда имеет свой шанс, судьба каждого в его руках!

Так что любовь к жертвам и возведение их в ранг достойнейших членов общества, одновременно с принижением роли воинов, ученых и работяг, на плечах которых стоит наша страна — это психопатология и саморазрушение.

Почему? Потому что жертвы, войдя в статус столпов общества, как правило оказываются не только некомпетентны, но также авторитарны, нетерпимы и жестоки, склонные увековечить свой паразитический образ жизни в законодательном порядке и подкрепить силой.