— Казаки! — раздался зычный голос Андрея.

Но чья-то рука легла на его плечо, не дав сказать. Он оглянулся — кошевой. Улыбается атаман.

— Здесь я решаю! — поднял он палец. — Ты, атаман, — он слегка ударил его в грудь, — доведёшь казаков до родной Сечи! Так, казаки?

Казаки в знак согласия сурово склонили головы. Кошевой выхватил саблю:

— Семи смертям не бывать, а одной не миновать! За други своя! — и бросился навстречу коннице.

На слом пошла горстка казаков. Как скала встал на пути Савва. Отчаянно рубился кошевой. Сдержали они сарацинов. Спаслись казаки! Попробуй теперь в море достань их. Рассвирепел бей. Жестоко приказал казнить тех, кто попал им в руки.

На высоком прибрежном холме устроил он казнь. Вот тащат под руки окровавленного кошевого. Голова его упала на грудь. А вот ведут, обвязав верёвками, два десятка сарацин Савву. Стоят вкопанные столбы. Около одного из них, готовое вспыхнуть, кострище. Привязывают казака к столбу. Кошевой с трудом поднимает голову. И таза его наливаются слезами радости. Плывут его казаки, плывут.

— Дай бог им хорошей дороги! Прощайте, друзеки! — шепчет он.

Вспыхивает огонь. Но не чует казак боли! Не покажет врагу он свою слабость.

Савву ждёт виселица. Но протестует казак, орёт:

— Хочу умереть на железной спице. Так умирал мой дед, так умирал мой отец!

Собрал силы кошевой и крикнул:

— Прощайте, друзеки!

Крик его перекрыл шум моря. Ни петля, ни топор палача не заставят казака заплакать. А вид гибнущего товарища и своё бессилие заставят.

— Прощай, батьку!

Только на следующий год, когда весна очистила Днепр ото льда, вернулись казаки из похода. Зиму они прожили у братьев-болгар, попросив у них пристанище. На Сечи уж не ждали их возвращения и говорили, что сгинули казаки на чужой земле. Сколько радости, слёз, объятий... Узнали и о гибели кошевого, Саввы и других, запели об их самопожертвовании, об их героизме. Слушала эти песни и детвора, и откладывалась в их сердцах гордость за своих предшественников, любовь к своей вере и крепости дружбы.

Родных так не провожают, как провожали днепровцы донцов. Клялись друг другу в вечном побратимстве, заверяли в дружбе и преданности. Провожали днепровцы друзеков-донцов аж до самого Белого города.

Степь была в расцвете красоты. Её изумрудный ковёр пестрел всеми цветами радуги. Неведомая рука постаралась от всей души.

— Друзеки! — воскликнул один из казаков Андрея. — Гляньте-ка! Красотища-то кака! Нет! Лучше нашей земли ничего нету.

Многие вторили ему и вдыхали воздух родной земли. Вот, наконец, меж холмов блеснула серебряная гладь долгожданного Дона.

— Дон! — глаза блестели от счастья.

Когда они оказались на земле, все повалились на колени, крестились и целовали родную землицу.

— Дома! — нёсся могучий крик над рекой. — Дома! Друзеки! Даже не верится.

Дон встретил своих посланцев с растерянной радостью и с каким-то едва уловимым оттенком печали. Это чувствовалось в их словах, взглядах и даже во внешнем виде коша. Казаки были удивлены, с каким дуваном вернулись посланцы. Такого не могли припомнить и старые казаки. Не помнили они, чтобы о подобном походе рассказывали их отцы и деды.

Оттенок печали выяснился, когда Андрей, утолив казачий интерес, сказал, что поторопится к атаману.

— Соскучился по Семёну, — произнёс он, намереваясь идти к его куреню.

— Не ходи, — сказал один из казаков каким-то печальным голосом.

Андрей вмиг почувствовал что-то неладное.

— Болеет? — с тревогой спросил Андрей.

Казак отрицательно покачал головой.

— Что! Что случилось? — подскочил к нему Андрей.

— Гм... погиб наш Семён.

— Погиб?!

— Погиб! — подтвердили другие.

— Как это случилось? — Андрей вцепился глазами в казака.

Тот отвернулся. Другие только махнули руками и стали расходиться. Андрей переглянулся с Митяем, Захаром, посмотрел на Роберта, словно искал у них объяснение. Роберт почувствовал, что какая-то беда ожидала Андрея и его людей.

— Друг мой, — сказал Роберт, положа руку ему на плечо, — вижу, что-то случилось.

— Да, — тяжело вздохнул Андрей, — погиб атаман.

— Хороший был атаман? — спросил Роберт.

Андрей только кивнул головой. Потом, спохватившись, поймал за локоть не успевшего уйти казака и спросил:

— Кто же сейчас атаманствует?

Казак посмотрел на него и отвернулся, бросив:

— Хист, — и пошёл за остальными.

— Хист?

Что-то внутри подсказывало, что не надо пока к нему ходить. Они пошли к себе в курень. Андрей показал Роберту лежак. Новый друг оглядел жильё, чему-то ухмыльнулся и, бросив чувал под лежак, вернулся к Андрею. Тот уже лёг, глаза его уставились вверх. Роберт осторожно присел рядом.

— А, это ты, — и отвернулся.

«Что это с ним?» — подумал Роберт и пошёл к другим друзьям. Митяй был старше Захара, и Роберт обратился к нему:

— Митяй, я вижу, как наш атаман переживает. Надо что-то придумать, чтобы увести от тяжёлых мыслей.

Митяй улыбнулся:

— Он не баба, а казак.

— Казак тоже человек, — запротестовал Роберт и предложил пойти в кабак.

— Ты прав, — согласился Митяй и махнул Захару рукой.

Втроём они подошли к Андрею:

— Атаман, — сказал Митяй, — хватить слюни распущать. Пошли в кабак, трошки развеемся. Да и с казаками посидим. Узнаем, чё к чему.

Наверное, последний довод сыграл главную роль. Андрей поднялся.

— Пошли.

В кабаке шёл «дым коромыслом». Прибывшие с похода казаки щедро угощали. Видать, они успели что-то рассказать, потому что вошедшего Андрея встречали как героя. Устроили ему и его друзьям почётное место в центре.

— Ну, рассказывайте! — потребовали казаки.

И пошёл долгий рассказ о ласковых и бурных морях, захвативших в свои объятия не одного казака. Их тут же помянули. Зашла очередь и о жарком южном солнце, о городе с каменными домами и узкими кривыми улицами, о богатом бейском дворце... Особенно все были в восторге от рассказа Митяя, как их атаман ходил в разведку.

— Здорово придумал! — в восторге заорали казаки.

— Не я, — сказал Андрей, — ён! — и показал на Роберта.

— А ты блестяще исполнил. Это гораздо труднее, — заявил Роберт.

Раздались голоса:

— Роберт — казак?