Говоря затем о выборе и исправлении присланных ей с Гэмаром новых вещей Понси для нового тома и о мнении Беранже, также высказавшегося в том смысле, что второй том должен быть выше первого, она заключает свое письмо следующими строчками:

«Я со своей стороны прошу вас слагать часто стихи о вашем ремесле. Это самые оригинальные произведения вашего пера. Вы вкладываете в них такую смесь здоровой весёлости и поэтической грусти, какую никто, кроме вас, не сумел бы найти. Те три или четыре строфы вашего «Письма к Беранже», в которых вы говорите о своей лопаточке с такой наивностью и философским спокойствием, отличаются столь сильным и свежим складом, что создают вам истинную индивидуальность. Эти самые строфы возбудили внимание и понравились и здесь, где так много поэтов, где печатаются тысячи тысяч стихов в неделю, где все пресыщены поэзией, где она всем так надоела, где все так требовательны и насмешливы; здесь, где всё воспели: и небо, и море, и любовь, и грозу, и одиночество, и грезы, словом, все, что воспевают поэты, – здесь не знают народной поэзии, а «Revue Indépendante» осмелилась открыть ее в один прекрасный день.

Если вы не хотите затеряться в толпе писак, не надевайте общепринятого одеяния, являйтесь в литературе с руками в той известке, которая вас отличает, а нас интересует, потому что вы умеете ее представить чернее чернил. Это чисто литературный вопрос. Но, повторяю, будьте человеком из народа до глубины души, и если вы убережетесь от тщеславия и испорченности так называемых средних и высших классов, все будет ладно. Иначе, ваших сил не хватит дальше известного предела, и они не перейдут за границы своего прихода»...

По всей вероятности, на эту же тему Жорж Санд говорила и Магю, но Магю и сам, по своему природному здравому уму и сметке, отлично сознавал, в чем заключается его главная сила и оригинальность, и потому, как мы увидим ниже, не соглашался даже излишне шлифовать свои бесхитростные стихи.

Относительно же Понси советы Жорж Санд не пропали даром, и второй том Понси, действительно, вышел лучше первого, как то свидетельствует и Беранже, и Жорж Санд. А когда в 1844 г. вышел этот второй сборник под общим заглавием «Le Chantier» («Станок»), Жорж Санд привела в исполнение свое намерение и действительно написала к нему предисловие, в котором, между прочим, с большим сочувствием говорила о Беранже, как о поэте-самородке, не только создавшем новый жанр, но и вдохновившем своим примером и своими песнями так многих из новоявленных народных поэтов. Затем Жорж Санд указывала на то, как сам этот «царь песенников» сочувственно отнесся к Понси,[352] и приводила письмо Беранже к последнему, написанное за 2 года перед тем по случаю напечатания в «Revue Indépendante» оды Шарля Понси, посвященной Беранже. Беранже, всегда высоко ценивший Жорж Санд,[353] в ответ на сочувственные ему страницы Предисловия великой писательницы к «Станку» написал ей:[354]

«Ах, сударыня, как много прекрасного вы с такой добротой наговорили обо мне в вашем превосходном предисловии. Не подумайте, что я буду скромничать и жеманиться, подобные похвалы с вашей стороны доставляют мне слишком много удовольствия для того, чтобы я хоть слово уступил из них. Многие (вероятно, льстецы) обвиняют меня в скромности. Но сегодня я принимаю все ваши похвалы, и мое тщеславие так и загребает их. Пусть смеется, кто хочет. Я, во всяком случае, уверен, что у меня много завистников, – случай весьма редкий в наше время, когда самодовольство обращает зависть в акт смирения, а это весьма немногим нравится. Если бы не это, скольких завистников вы имели бы, сударыня, вследствие массы причин, которые я назвал бы, когда бы не было так смешно хвалить вас в то время, как я приношу вам благодарность за все то хорошее, что вы обо мне думаете.

Гораздо приличнее поговорить с вами, сударыня, о Понси. Я совершенно согласен с вашим мнением: этот второй том выше первого. Стиль более чистый, больше силы и мысли. Словом, ребенок сделался мужем, и притом, из самых выдающихся. Это дело рук доброй феи, пролетевшей мимо, доброй феи, которая приносит не менее помощи идиотам, чем и талантливым людям, и которая, тем не менее, точно не знает всей своей власти. Это единственный упрек, который я ей делаю...

Прощайте, Милостивая Государыня, примите с моей искренней благодарностью уверения в моей почтительной преданности.

Беранже.

P.S. Еще одно замечание: на стр. 12 вы говорите о портнихе из Дижона, и в примечании прибавляете: «Мари Карпантье, о которой уже говорилось». Портниху из Дижона зовут Антуанетта Карре и, по-моему, она тоже достойна занять место в вашем перечислении».

Последнее примечание Беранже, к сожалению, осталось неизвестным издателям сочинений Жорж Санд, и в последнем по времени издании их, Lévy, в статье «Préface du Chantier» по-прежнему в примечании к словам «портниха из Дижона» стоит «Мари Карпаптье».[355]

В том же томе корреспонденции Беранже на стр. 267 напечатано следующее письмо Жорж Санд к Беранже, не вошедшее в ее «Корреспонденцию», и которое мы потому целиком приводим здесь. Издатели относят его к 1842 году, полагая, что оно сопровождало посылку романисткой первого томика («Марин») Понси. Но мы склонны видеть в нем ответ Жорж Санд на предыдущее письмо Беранже. Позволяем себе также подчеркнуть тот тон некоторого недоверия к искренности Беранже, который сквозит в нем, и на который уже было указано в литературе о Беранже.

«Милостивый Государь.

Если бы я не знала, что вы самый милый насмешник на свете, я бы серьезнейшим образом поблагодарила вас за то, что вы благоволите благодарить меня. Но я полагаю, что вы должны считать совершенно естественным и простым мое преклонение перед вами, и что вы не можете быть мне «бесконечно признательным» за то, что у меня есть глаза, чтобы видеть свет, и язык для того, чтобы говорить, что ничего прекраснее света нет в природе. Я очень хорошо знаю, что в наше время существуют странные умы, которые ради новизны говорят, что царство прекрасного должно уступить место царству безобразного, но даже самые эксцентричные люди, в своем фанатизме новшеств, не сумели, насколько я знаю, обрести мужество отрицать или не признавать вас. Итак, прошу вас, не будьте нисколько «признательны» мне за то, что я не бессмысленна; я уж и то, может быть, бываю таковою в других отношениях.

Сегодня утром