Варвара Дмитриевна Комарова

Жорж Санд, ее жизнь и произведения. Том 2

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.

Эта вторая часть нашей работы была окончена уже несколько лет тому назад,[1] но тяжелые личные утраты и потрясения внешней жизни помешали своевременному выходу в свет этой книги. И вот, берясь теперь за перо, чтобы поблагодарить всех тех, кто оказал нам содействие, поделился с нами своими знаниями, советами или воспоминаниями, открыл доступ в свои архивы или сообщил нам ценные документы, мы с горестью видим, что лучших друзей этой книги, тех, кто всего более радовался ее окончанию, уже нет среди живых. Из всей семьи Жорж Санд лишь одна ее внучка, Аврора, прочтет последнюю часть нашего труда. Нет более на свете ни дорогой Лины Санд, ни Габриели Санд! Ушли в иной мир и самые наши верные «друзья по Жорж Санд» – виконт де Спульберк де Лованжуль, А. И. Урусов, Вейнберг, Окант, Плошю, Гаррис, Лешербонье, Альбер Лакруа. Не можем мы принести своей благодарности ни Полине Виардо, ни Густаву Карпелесу, передавшим нам интересные документы и личные воспоминания и разрешившим воспользоваться драгоценными для биографа письмами. Ни Балакирев, ни Анат. Лядов, ни В. В. Стасов не прочтут тех глав о Шопене, ни Спасович – о Мицкевиче, появления в печати которых они ожидали с таким нетерпением. И сколько еще таких друзей и поклонников Жорж Санд и Шопена не увидят ее биографии законченной! С тем большей радостью мы приносим здесь благодарность г. Владиславу Мицкевичу, разрешившему нам напечатать неизданные письма его великого отца, гг. Анри Амику, Морису Турне. Жоржу Викэру и г-же Мари Озенн.

Мы теперь вновь берем нить рассказа с того самого пункта, на котором закончили его в нашем первом томе, и приступаем к периоду жизни Жорж Санд, чрезвычайно интересному как в биографическом, так и литературно-историческом отношении, полному самых разнообразных впечатлений, знаменательных встреч, писаний, начинаний и деяний. Десятилетие с 1838 по 1848 год – время, проведенное в непрерывном общении с такой гениальной и исключительной личностью, как Шопен, в теснейшей дружбе с Пьером Леру, в постоянных, все новых и новых, столкновениях с целым рядом самых разнообразных и самых неординарных людей, деятелей в политической, общественной и художественной жизни Франции – это эпоха самого яркого расцвета таланта и личной славы Жорж Санд. И этот период ее биографии так богат содержанием, что мы поневоле должны постепенно чередовать в нашем повествовании, с одной стороны, – страницы, посвященные описанию личной жизни Жорж Санд, ее семьи и Шопена за эти годы, тем впечатлениям, событиям и влияниям, которые тесно сплетены с личностью и духовной средой великого музыканта, – и, с другой стороны, страницы, на которых будем заносить впечатления, настроения и события жизни, произведения и деяния Жорж Санд, относящиеся к сфере идей Пьера Леру, или связанные с разными общественными деятелями и делами.

Между тем, именно этот период ее жизни весьма мало или даже почти вовсе не разработан историками литературы или биографами. Там и сям, кое-где рассказывается тот или иной факт или эпизод ее жизни, та или иная подробность, относящаяся к какому-нибудь из ее произведений, но о полном, подробном, связном повествовании об этих годах ее жизни нет и помину. Мы можем даже с чувством особенного и, быть может, простительного самодовольства отметить тот факт, что во всех, появившихся после выхода в свет первой части нашего труда, работах о Жорж Санд, статьях в журналах и даже в энциклопедических иностранных словарях, – большинство авторов проявило вдруг чрезвычайно точное и основательное знакомство с жизнью Жорж Санд до... 1838 года включительно. О позднейших же годах, а иногда и о целом ряде лет ее жизни говорят с прежней краткостью и неопределенностью, совершенно как и до 1899 года – времени выхода первой части нашей работы.

Труд наш встретил, вообще говоря, со стороны иностранной критики совершенно исключительный по своему единодушию и глубоко нас порадовавший благосклонный прием и внимание. Однако, оказались у нашей книги и другие, особого рода «друзья».

Вышло несколько французских книг, относящихся к Жорж Санд, и одна английская, авторы которых сделали нам честь шаг за шагом и во всех пунктах, точнейшим образом следовать за нашим изложением жизни Жорж Санд, т. е. «пересказать его своими словами», по выражению гимназистов, лишь не упоминая нигде нашего имени на всем протяжении своих томиков, столь богатых точными данными и документами, опять-таки до 1838 г. включительно. Или, вернее сказать, эти наши прилежные... читатели, как бы сговорившись, доставили себе удовольствие упомянуть наш труд по одному-единственному разу для того лишь, чтобы либо осудить нас за слова, лично нами не сказанные, а только нами цитированные, либо обвинить нас в мнимом легкомыслии. Так, один весьма прославленный французский писатель объявил, что мы «лишены вкуса», ибо, по его словам, будто бы утверждали, что «Ускок» – один из лучших романов Жорж Санд, – тогда как мы по поводу него привели совсем не собственное мнение, а слова Достоевского, который особенно любил этот роман, ибо с него началось его знакомство с произведениями знаменитой писательницы. Полагаем, что мнение Достоевского чего-нибудь да стоит, и если вышереченный критик находит, что оно «изобличает недостаток вкуса» Достоевского, – то это тоже лишь дело вкуса, но вовсе не резон, чтобы делать нас ответственными за суждение о Жорж Санд одного из величайших русских писателей.

Другой, не менее известный критик, любезно воспользовавшийся нашей книгой для своей работы, тоже весьма любезно обвинил нас в мнимом изобретении «легенды» об уплате Жорж Санд за Мюссе десяти тысяч франков, тогда как из письма Жорж Санд к Бюлозу-де явствует, что она уплатила всего 300 фр. Но, оказывается, что мы не «изобретали легенду», а лить цитировали слова этого самого Бюлоза, однажды рассказавшего об этом факте Эдмону Плошю, – слова, дословно приведенные этим последним на стр. 36 его книжки «Autour de Nohant», а нами цитированные на стр. 61 нашего II французского тома (360 I русского тома) с указанием и имени автора рассказа – Бюлоза, и этого томика Плошю.

Третий автор – книжонка которого была по справедливости названа «форменным плагиатом» всеми теми французскими и русскими критиками, которые потрудились сравнить ее с нашими двумя первыми французскими томами, –