они начали вести себя совсем по-другому. Они сделали это оба, и ни один, ни другой совершенно не отдавали себе в этом отчета.

Какие-либо следы напряженности, неуверенности и подозрительности исчезли, и вместо этого наступило испытанное спокойствие и автоматическая решительность, которая подсказывала им, что произойдет и что они уже сталкивались с подобным раньше.

Они молча прошли по квартире. Она была светлая и просторная, тщательно и продуманно обставленная, однако по какой-то причине выглядела так, что казалось, будто в действительности здесь постоянно еще никто не жил. Большая часть мебели была новая и выглядела так, словно все еще стояла за витриной мебельного магазина.

Окна обеих гостиных выходили на улицу, окна спальни и кухни – во двор. Дверь в ванную была открыта, и там горел свет. Очевидно, он был там, когда они позвонили. В спальне стояли две широкие супружеские кровати, в одной из них кто-то недавно лежал. На ночном столике у одной из кроватей стояла наполовину выпитая бутылка минеральной воды, бокалы, две коробочки со снотворным и фотография в рамке. Кроме того, здесь еще было кресло-качалка, два низких пуфика и туалетный столик с выдвижными ящиками и поворачивающимся зеркалом. На фотографии была изображена молодая светловолосая женщина. У нее были чистые свежие черты и большие светлые глаза. Никакой косметики, только на шее серебряная цепочка. Мартин Бек подарил своей жене шестнадцать лет назад точно такую же и знал, что она называется «Бисмарк». Пройдя по квартире, они вернулись в кабинет.

– Пожалуйста, садитесь, – сказал Гуннарссон.

Мартин Бек кивнул и сел на плетеный стул у письменного стола с выдвижными ящиками с двух сторон и явно предназначенного для двоих. Мужчина в халате остался стоять и смотрел на Кольберга, который все еще ходил по квартире.

На столе лежали аккуратные стопки рукописей, книг и журналов. В пишущей машинке торчала начатая страница, а возле телефона стояла еще одна фотография в рамке. Мартин Бек сразу узнал девушку с серебряной цепочкой и светлыми глазами. На этой фотографии она была изображена где-то на природе. Она наклонила голову и улыбалась фотографу. Ветер трепал развевающиеся светлые волосы.

– Чем могу быть вам полезен? – вежливо сказал мужчина в халате.

Мартин Бек перехватил его взгляд. Его глаза по-прежнему были синими, спокойными и уверенными. В комнате было тихо. Слышно было, как Кольберг что-то делает в другом конце квартиры, очевидно в ванной или кухне.

– Расскажите нам, что произошло, – сказал Мартин Бек.

– Когда?

– В ночь на двадцать третье июля, когда вы с Матссоном ушли из «Оперного погребка».

– Я уже один раз рассказывал это. На улице мы расстались. Я взял такси и поехал домой. Он ехал в другом направлении и подождал другое такси.

Мартин Бек уперся предплечьем в край письменного стола и смотрел на женщину, изображенную на фотографии.

– Вы не могли бы показать мне паспорт? – сказал он.

Мужчина обошел письменный стол, сел и выдвинул ящик. Плетеный стул приветливо заскрипел.

– Пожалуйста. – Мужчина подал ему паспорт.

Мартин Бек перелистал паспорт. Паспорт был старый, потрепанный, и последнее, что в нем было более или менее четко видно, действительно был въездной штамп, поставленный в Арланде десятого мая. На следующей странице, последней, было несколько пометок, несколько телефонных номеров и какое-то коротенькое стихотворение. Внутренняя сторона обложки тоже была густо покрыта пометками. В основном это были данные об автомобилях или моторах, которые владелец паспорта быстро записал уже давно, чтобы не забыть. Стихотворение было написано по-английски, зелеными чернилами, наискосок.

Мужчина с противоположной стороны стола следил за его взглядом и пояснил:

– Это такой детский стишок. Англичане называют их лимериками.

– Да, вижу.

– Он об Уинстоне Черчилле. Он якобы даже сам написал этот лимерик. Я услышал его в самолете, когда летел из Парижа, он мне так понравился, что я записал его.

Мартин Бек ничего не говорил. Он внимательно смотрел на стишок. Бумага в этом месте казалась чуть светлее, и там стояло несколько маленьких зеленых точек, которым там неоткуда было взяться. Это мог, например, быть оттиск штампа с другой, предыдущей, страницы, однако там никакого штампа не было. Стенстрёму следовало обратить на это внимание.

– Если бы вы вышли из самолета в Копенгагене и поплыли в Швецию на пароме, вам не пришлось бы прилагать такие усилия.

– Я вас не понимаю.

Зазвонил телефон. Гуннарссон поднял трубку. В комнату вошел Кольберг.

– Это вас, – сказал Гуннарссон.

Кольберг взял трубку, несколько секунд слушал, а потом сказал:

– Ага. Принимайся за это. Да, только подожди нас там. Мы скоро приедем. – Он положил трубку. – Это Стенстрём. Пожарные сожгли дом в понедельник.

– Наши люди осматривают пожарище в Хагалунде, – сказал Мартин Бек.

– Ну так как? – спросил Кольберг.

– Я по-прежнему не понимаю вас.

Он смотрел все так же уверенно и открыто. Несколько мгновений было тихо, потом Мартин Бек пожал плечами и сказал:

– Идите оденьтесь.

Гуннарссон, не говоря ни слова, направился к двери в спальню. Кольберг последовал за ним.

Мартин Бек остался сидеть. Он снова посмотрел на фотографию. И хотя, казалось, ему должно быть совершенно безразлично, он почему-то расстроился оттого, что у этого дела такой конец. Он нащупал твердую почву под ногами, как только просмотрел паспорт, но идея с пожарищем была чистейшей догадкой и могла с полным успехом оказаться ошибочной. Конечно, придется попотеть, чтобы объяснить все это дело, особенно если Гуннарссон и дальше сумеет сохранить такую уверенность. Однако не это было главной причиной, по которой он так расстроился.

Гуннарссон вернулся через пять минут, на нем был серый джемпер и коричневые брюки. Он взглянул на часы и сказал:

– Что ж, можем ехать. Ко мне вскоре должен прийти гость, и я был бы вам благодарен…

Он улыбнулся и не закончил фразу. Мартин Бек остался сидеть.

– Мы вовсе не спешим, – сказал он.

Кольберг вернулся из спальни.

– Брюки и синий блейзер висят в шкафу, – сказал он.

Мартин Бек кивнул. Гуннарссон ходил взад-вперед по комнате. Его движения уже стали более нервными, но лицо по-прежнему выражало невозмутимое спокойствие.

– Может, все это будет не таким страшным, как кажется, – сказал Кольберг. – Вам не стоит так опускать руки.

Мартин Бек быстро посмотрел на своего коллегу и снова перевел взгляд на Гуннарссона. Кольберг, естественно, был прав. Этот человек уже полностью капитулировал. Он знает, что проиграл, и знал это уже в тот момент, когда они вошли в квартиру. Очевидно, он был уверен в поражении и надел на себя какой-то панцирь. Он вовсе не такой уж неуязвимый. И все же предстояло очень неприятное дело.

Мартин Бек сидел