Она закрыла глаза, чтобы увидеть его, взяла его за руку, чтобы уснуть с ним, улыбнулась: сегодня в девять вечера. Тело исчезло, она утонула в темных водах, а губы ее все прижимались к золотому портсигару. Это было время счастья, время счастья той, которую ожидает смерть.

XLIV

Вечером, когда она была уже совсем готова, даже надела в первый раз новое платье, он позвонил, что ему придется задержаться во Дворце, неожиданно созвали экстренное совещание, но завтра вечером он точно придет. Она зарыдала, упав ничком на софу. Столько работы впустую, и платье так ей идет, и она так прекрасно выглядела этим вечером.

Внезапно она вскочила и сорвала с себя чудесное платье, стала рвать его и топтать, пнула ногой софу. Мерзавец, он сделал это нарочно, чтоб она его еще больше любила! Увидимся завтра — да на завтра ей наплевать, она сегодня хотела его видеть. Ох, завтра она отомстит, она отплатит ему той же монетой! Каков негодяй!

Расхаживая полуголой по кухне, она, чтобы утешиться, поедала варенье, вычерпывая столовой ложкой из банки темные вишни. Потом варенье ей надоело, она заплакала и, всхлипывая, поднялась на второй этаж. Перед зеркалом в ванной она стала себя специально уродовать, чтобы не так обидно было, взлохматила волосы, раскрасилась, как клоун, наложив толстый слой пудры и густо намазав помадой губы.

В десять он позвонил и сказал, что совещание оказалось не таким длинным, как он думал, и что через двадцать минут он приедет. Да, мой властелин, я жду вас, сказала она. Положив трубку, она закружилась, целуя свои руки. Скорее в ванну, скорее смывать косметику, скорее причесываться, вновь становиться прекрасной, гладить платье, почти такое же прекрасное, как то, прятать порванное, завтра она сожжет его, нет, будет вонять, ну, тогда она похоронит его в саду. Скорее, властелин должен прибыть, и она — его единственная любовь!

XLV

Как-то вечером, незадолго до девяти часов, она решила, что ждать его на улице, на пороге — уж слишком раболепно. Да, просто пойти и открыть дверь, когда он приедет, но не торопиться, идти размеренным шагом, глубоко дышать, чтобы показать, что она не забыла, кто она такая, чтобы не выглядеть запыхавшейся. Да-да, постараться держать себя в руках, с достоинством проводить его в гостиную. В гостиной — неспешная беседа, потом можно предложить ему чашку чаю. Неплохая идея — все заранее принести в салон, чтобы не выглядеть перед ним горничной с подносом. Ну вот, все на месте, чайник, чехол, чтобы его накрыть, чашки, молоко, лимон. Значит, так: в подходящий момент встать, медленно налить чаю, спросить его без угодливости, хочет ли он молока или лимон. Она произнесла для пробы: «Молоко, лимон?» Нет, совершенно не такой тон, слишком энергичный, какая-то вожатая отряда скаутов. Она попробовала еще раз. «Молоко, лимон?» Да, так лучше. Любезно, но независимо.

Она поспешила к двери, услышав звонок. Но в прихожей повернула назад. Не слишком ли она напудрилась? Вернувшись в гостиную, она остановилась перед зеркалом, посмотрела на себя невидящими глазами. Застучало в ушах, она наконец решилась, бросилась вперед, едва не падая, открыла дверь. «Как поживаете?» — спросила она с естественностью опереточной певички, исполняющей разговорную партию.

Затаив дыхание, она проводила его в гостиную. С застывшей на губах улыбкой указала ему на кресло, села сама, одернула платье, подождала. Почему он молчит? Она ему разонравилась? Может быть, остались следы пудры. Она провела рукой по носу, почувствовала себя неуклюжей и напрочь лишенной всякого обаяния. Заговорить? Голос наверняка будет хриплым, а если она попытается прочистить горло, он услышит этот ужасный звук. Она даже не подозревала, как он любовался в этот момент ее неловкостью и специально хранил молчание, чтобы подольше понаблюдать за ней.

Дрожащими губами она предложила ему чашку чаю. Он бесстрастно кивнул. С надутым видом она налила чай на столик, на ложки и даже в чашки, извинилась, схватила в одну руку молоко, в другую ломтики лимона. Молоток… молот… вдруг смешалась она. Он засмеялся, и она наконец осмелилась взглянуть на него. Он улыбнулся, и она протянула ему руки. Он взял ее за руки и встал перед ней на колени. Она тоже вдохновенно опустилась на колени в таком благородном порыве, что смахнула со стола чайник, чашки, горшочек для молока и все ломтики лимона. Стоя на коленях, они смеялись, сияя юными зубами. Стоя на коленях, они были смешны, они были горды и прекрасны, и жизнь была так возвышенна.

XLVI

Еще как-то вечером, когда он замолчал, она тоже задумалась и затихла, отдавая дань тишине. Но когда заметила, что он открывает и закрывает свой пустой портсигар, она встала и медленно направилась к секретеру розового дерева. Ее походка была изящна, она хотела выглядеть безукоризненно.

Держа в руках пачку сигарет, которую достала из секретера, она величественно и торжественно приблизилась к нему, стараясь не качать бедрами. Бедная моя деточка, подумал он, наблюдая за ней из-под опущенных век. С рассеянной улыбкой она положила перед ним пачку сигарет «Абдулла», потом открыла пачку, изображая элегантную рабыню. Он взял сигарету, она поднесла ему зажженную золотую зажигалку, которую он подарил ей в их первый вечер. После этого, довольная тем, что ей удалось услужить ему, она вновь направилась к креслу, качая бедрами. Она уселась, грациозно сложила свои великолепные ноги, стыдливо одернула подол платья и застыла в поэтической позе. Обожаю тебя, подумал он, растрогавшись такой патетической попыткой снискать его расположение.

Она сидела, рассматривала свои прекрасные руки и расправляла подол платья, являя собой образ чистейшего совершенства. Но вот, к ее несчастью, в тот момент, когда она так замечательно выглядела, у нее в носу зачесалось, и она поняла, что неизбежно грядет чих. Я сейчас вернусь, сказала она, вскакивая с кресла, и в спешке вылетела из комнаты, совершенно забыв следить за бедрами.

Сдерживая невыносимое желание чихнуть, она скакала через ступеньку вверх по лестнице, зажав нос двумя пальцами. Прибежав на первый этаж, она влетела, как ветер, в комнату Дэма, захлопнула дверь и четырежды чихнула. После чего тихо-тихо, осторожно, чтобы ее не услышали, высморкалась в клетчатый платок, позаимствованный в шкафу, потом бросила платок под кровать. Но как же теперь объяснить свою отлучку? Сказать, что выходила, чтобы высморкаться? Да легче умереть! Она обернулась, обвела комнату затравленным взглядом. На столе, за книгой «Тысяча и один ловкий способ выпутаться из переделки», она заметила свою фотографию в кожаной рамке. Она схватила фотографию и вышла, предварительно бросив оценивающий взгляд в зеркало.

Я ходила за моей фотографией, сказала она, вернувшись в маленькую гостиную. Я дам вам ее, когда вы будете уходить, но посмотреть на нее вы можете, только когда придете домой. Таким образом, машина повезет вас от меня — ко мне. Она глубоко вздохнула, довольная своей речью. Реабилитировавшись в собственных глазах и не догадываясь о том, что он слышал ее мощные чихания, она вновь уселась в позу, преисполненную поэзии.

XLVII

Они иногда проводили вечера у него в «Ритце». Она любила приходить к нему, ей нравилось, когда он ждал ее и ей можно было не бояться опозданий своего ненаглядного злодея. В такси, которое несло ее к нему, она скрашивала дорогу, воображая себя Красной Шапочкой, которая едет навестить волка и при этом всячески старается ненароком не столкнуться со своей бабушкой.