– Нет. У тебя еще много времени.

– Но мне так больно… так больно.

– Дорогая, это пройдет. Взамен ты получишь самый замечательный подарок, который только может быть.

Мари нашла нужные слова, она знала какие. Лиза родит ребенка – чего она причитает? Разве она не мучилась годами, жалуясь Богу и всему миру на то, что не может забеременеть?

– О, Мари, ты, конечно, права.

Внезапно все предстало перед ней в радужном свете. Разве не Гумберт управлял машиной? Как здорово, что бедняге стало лучше и он снова может работать на вилле! А там, на вилле, была маленькая Герти, эта милая, находчивая девушка. Она сейчас приведет акушерку. И, конечно, мама будет рядом. Она позвонит Китти. Конечно, ее младшая сестра тоже должна быть рядом с ней, ведь она сама поддерживала Китти, когда родилась Хенни. Нет, с ней все будет хорошо. Просто несколько маленьких схваток. Это пройдет. Она просто ляжет в свою постель и будет ждать. Через час ребенок появится на свет. Максимум полтора часа. Может быть, это произойдет и быстрее. Она подумала о деревянной колыбели, которую мама принесла с чердака и которая теперь с новыми подушками и белым кружевным балдахином стоит в ее комнате.

– Тебе понравилась церемония? – спросил кто-то с иронией в голосе.

Пауль сидел рядом с Гумбертом на переднем сиденье, он повернулся и говорил с Мари.

– Нет! – коротко ответила Мари.

В ее голосе звучало пренебрежение. Было очевидно, что она хочет, чтобы ее оставили в покое. Но Пауля это не остановило. Он глубже надвинул шляпу на лоб, его глаза агрессивно сверкали.

– Нет? Я удивлен. Я был уверен, что ты тоже заинтересована в «благополучном разводе».

Лиза почувствовала, как напряглась рука Мари.

– Ты ошибаешься, – возразила Мари.

Гумберту пришлось остановить машину, потому что учительница переходила дорогу с группой учеников. Это были ученики гимназии Святого Стефана, они шли парами и держали свои школьные кепки, чтобы ветер не сорвал их с головы.

– Что ты имеешь в виду? – сердито спросил Пауль, когда машина поехала дальше. – Нынешнее положение вещей неприемлемо!

– Я ожидаю, что ты примешь меня такой, какая я есть!

Как все-таки Мари могла говорить. Лиза этого от нее не ожидала. Пауль, по-видимому, тоже не ожидал, потому что на мгновение замолчал и, казалось, задумался.

– Я не понимаю, что ты пытаешься сказать. Разве я когда-нибудь проявлял к тебе неуважение? Разве я плохо с тобой обращался? Что ты вообще хочешь от меня?

Тугая петля обвилась вокруг живота Лизы и стиснула так сильно, что она едва могла дышать. Она тихо застонала. Это было уже слишком. Боль была действительно сильной!

– Я хочу, чтобы ты признал меня дочерью моих родителей. Якоб Буркард был моим отцом. А Луиза Хофгартнер – моей матерью. И они не менее достойны уважения, чем Иоганн и Алисия Мельцер.

– Разве я когда-нибудь сомневался в этом?

– Да, сомневался. Ты оскорбил творчество моей матери, ты хотел спрятать ее картины на чердаке.

– Все это – полный вздор! – рассердился Пауль и с раздражением стукнул кулаком по мягкой спинке сиденья.

– Если ты действительно считаешь это вздором, тогда нам больше не о чем говорить!

– Хорошо! – воскликнул он. – Тогда я приму соответствующие меры!

– Делай! – взволнованно крикнула Мари. – Я жду, когда ты проявишь свою силу.

Лиза держалась из последних сил. Тряска машины по булыжнику определенно ее убьет. И вдобавок ко всему им приходилось постоянно останавливаться. Пешеходы. Трамвай. Телега с ящиками. Затем перед ними втиснулось такси и перегородило путь.

– Вы не могли бы наконец перестать ссориться? – пожаловалась она. – Я не хочу, чтобы мой ребенок родился в такой атмосфере. Пожалуйста, учитывайте это!

Пауль беспомощно уставился на нее и снова сел прямо.

– Поехали, Гумберт. Давай, обгони этого медлительного осла! – приказал он.

Гумберт прибавил газу, и они, совершив опасный маневр, с ревом пронеслись мимо повозки с лошадьми. Стая голубей испуганно вспорхнула, когда они проехали через ворота Святого Якова со скоростью не менее шестидесяти километров в час, автомобиль трясло, и руки Лизы судорожно вцепились в пальто Мари. Здания и луга улицы Хааг проносились мимо как тени, она слышала успокаивающий голос Мари:

– Не волнуйся. Мы просто немного поспорили. У твоего ребенка и так хватает своих забот. Он хочет появиться на свет, это тяжелая работа. Мы сейчас приедем. Лиза? Лиза, ты меня слышишь?

Она действительно исчезла на мгновение. Где-то между небом и землей парила в серых туманных облаках, а теперь вернулась в изнуряющий, враждебный мир.

Гумберт резко повернул у ворот парка, как лихач, промчался по пустой аллее, отчего брызги разлетелись во все стороны, и они добрались до дома.

– Юлиус! Герти! Эльза!

Пауль, возбужденный, взбежал по ступенькам к входу к дому, по ходу отдавая сбивчивые указания и пугая прислугу. Госпожа фон Доберн стояла у входа как вкопанная и смотрела вниз на автомобиль, из которого сейчас выходила Мари.

– Гумберт, – обратилась к нему Мари. – Нам нужно одно из плетеных кресел, которые стоят в прихожей. И скажи Юлиусу, чтобы он помог принести.

Теперь Лиза была уверена, что не переживет эти роды. Ни один человек не смог бы вынести такой боли. Она отчаянно вцепилась в спинку переднего сиденья и только через некоторое время поняла, что ей нужно выйти и сесть в плетеное кресло.

– Я не могу… Я не могу. Лестница.

– Мы знаем, Лиза. Мы отнесем тебя по лестнице наверх в твою постель.

Мари, как всегда, была спокойна и собранна. Юлиус ухватился за правый подлокотник кресла, Пауль встал с другой стороны. Откуда-то на подмогу появилась повариха, Гумберт тоже старался изо всех сил.

– Колосс Родосский был бы легче, – простонал Пауль.

– Надеюсь, кресло выдержит! – произнесла Эльза, стоявшая рядом с испуганным лицом.

– Если она упадет с лестницы, это будет конец! – крикнула Серафина. – Почему не оставить ее внизу?

– На кухне тепло, она может рожать там, – предложила Дёрте. – Или в столовой.

Мари руководила транспортировкой, не обращая внимания на разговоры:

– Сюда, наверх. Медленно. Открой дверь, Эльза… Где Герти?

– Она срочно расстилает на кровати несколько старых простыней. Чтобы потом не все…

– Хорошо. Скажите маме, чтобы она пригласила акушерку.

Плетеное кресло натужно скрипело, выражение лица Юлиуса еще сильнее напряглось от усилий, Пауль тихо сто-нал, Брунненмайер, поддерживающая кресло сзади, не издавала ни звука. Было слышно только ее тяжелое дыхание.

На пороге ее комнаты левый подлокотник оторвался, кресло опрокинулось набок, но они все же успели вовремя опустить Лизу на пол.

– На выход, молодое семейство. Перебирайтесь в кровать.

Она сильно шаталась,