– С меня хватит! – воскликнула она, сердито оглядывая всех вокруг.

– Лиза! – испуганно произнесла мама. – Прошу тебя.

Но Лиза не обращала на нее внимания.

– Ты можешь водить маму и Пауля за нос, Серафина. Но ты не будешь диктовать, как мне обращаться с моим ребенком!

Серафина дышала так учащенно, что можно было опасаться, что она вот-вот упадет со стула.

– Но Лиза, возьми себя в руки. Алисия, дорогая, сохраняйте спокойствие. Женщины в послеродовый период склонны к истерике.

Это было неправильное слово в неподходящее время, потому что теперь она по-настоящему разозлила Лизу.

– Может, хватит прятаться за мамой, ты, подлая змея! – закричала она пронзительным голосом. – Мари абсолютно права. Ты – подлая интриганка! С тех пор, как ты поселилась в этом доме, здесь только одни беды и раздоры! – Лиза теперь была похожа на Эринию – древнегреческую богиню мести. На упитанную богиню мести. Серафина взглядом, ищущим поддержку, посмотрела на Алисию, затем на Пауля. Он почувствовал необходимость успокоить Лизу, но не мог вставить ни слова. – Я скажу тебе кое-что, мама, – продолжала Лиза, сердито фыркая в сторону Серафины. – Отныне я не желаю есть в присутствии экономки. Если ты и дальше будешь принуждать меня, я заберу своего ребенка и перееду к Китти на Фрауенторштрассе!

Пауль видел, как мама замерла и клубничное варенье вытекло из булочки на ее тарелку.

Пауль предпринял осторожную попытку вмешаться:

– Пожалуйста, Лиза. Не надо драматизировать ситуацию.

– Я совершенно серьезно, Пауль! – повернулась к нему сестра. – Я сегодня же соберу свои чемоданы!

– Нет, – с внезапной решимостью сказала мама. – Ты не сделаешь этого, Лиза. Я не позволю тебе. Серафина, мне очень жаль.

Произошло невероятное. Под настоятельным взглядом мамы госпожа фон Доберн медленно поднялась со стула, еще раз вопросительно посмотрела на Пауля, который поднял плечи, давая понять, что не собирается вмешиваться в происходящее. Юлиус стоял у двери с безучастным выражением лица, но с широко раскрытыми глазами, которые, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Когда он открыл дверь, чтобы выпустить Серафину в коридор, его движения были порывистыми, как никогда раньше.

– Вот так! – Лиза допила остатки чая из чашки. – Теперь я чувствую себя намного лучше!

– Обязательно было устраивать этот спектакль? – недовольным тоном спросил Пауль. – Твои чувства я, конечно, понимаю, но можно было решить этот вопрос и более деликатно.

Лиза посмотрела на него странным взглядом. Вызывающим и торжествующим одновременно. Не отвечая ему, она обратилась к Алисии:

– Будь добра, мама. Мне нужно помочь с пеленанием прямо сейчас. Герти ведь внизу, на кухне.

– У меня опять ужасная головная боль, Лиза. Пусть Эльза поможет тебе.

Лиза встала, теперь она была полна энергии.

– Эльза? Боже, она упадет в обморок, когда откроет пеленки и увидит пипиську. А теперь пойдем, мама. Твой внук нуждается в тебе. Голова может немножко потерпеть.

Алисия слабо улыбнулась и заявила, что уже давно не пеленала ребенка, к тому же раньше это обычно делала няня. Однако она поднялась и последовала за Лизой. Когда Юлиус открыл перед ними дверь, послышался громкий плач маленького Иоганна.

Какая сцена! Настоящее землетрясение! Пауль, оставшийся в столовой, внезапно почувствовал себя подавленным. Он встал и подошел к окну, отодвинул штору и уставился в зимний парк. Именно здесь он стоял тогда. Папа налил ему виски, чтобы успокоить, потому что Мари рожала наверху. Сколько времени прошло? Девять лет. Теперь папы больше нет в живых. Мари тоже здесь нет. И своих детей он мог видеть лишь урывками. Как это случилось? Он любил Мари больше всего на свете. Он также любил двух своих детей. Черт! Даже если они не были тем, на что он надеялся, они были его собственной плотью и кровью, и он любил их.

Нужно было что-то делать. Стена должна быть разрушена. Камень за камнем. Неважно, чего ему это будет стоить. Неважно, от чего ему придется отказаться. Он не отступит, пока она не вернется к нему. Потому что без нее у него не было смысла жить.

После обеда, который прошел без Серафины, он стоял у окна своего кабинета и ждал. Вороны сидели на голых ветвях, земля была насквозь промерзшей, в воздухе витали маленькие хлопья снега, крошечные, как ледяные иглы. Когда он увидел, как машина Китти неуклюже свернула в парк, а затем медленно подъехала к вилле, у него все еще не было плана. Он знал только одно: этот день он хотел провести со своими детьми, быть рядом с ними.

Он наблюдал, как Китти дважды объехала клумбу во дворе, очевидно для того, чтобы доставить удовольствие детям. Когда она наконец остановилась, из машины вылезла сначала Додо и затем Лео. Они делали это не спеша, с неохотой. Лео держал в руке свою меховую шапку, Додо попыталась скользить по обледеневшей мостовой, но тут же прекратила.

«Скользкая дорожка, как каток, – подумал он. – Мы с мальчишками делали так на тропинке в поле. Один за другим катались по ней, пока она не стала гладкой, как лед. А потом, когда стало совсем весело, нас прогнал фермер».

Он спустился по лестнице в прихожую, где Герти взяла у детей пальто и заставила их снять ботинки. Додо хихикала, потому что потеряла левый носок, Лео пытался бросить меховую шапку так метко, чтобы она зацепилась за один из крючков. Увидев Пауля, дети сразу прекратили дурачиться.

– Ну, как вы двое? Все в порядке?

Додо оставила носок и сделала реверанс, Лео попытался поклониться, как слуга.

– Да, папа.

– Добрый день, папа.

Как официально они себя вели! Разве требовал он когда-либо от них такого? Это причиняло ему боль. Ему не хотелось, чтобы собственные дети приветствовали его так, словно он школьный учитель.

Китти вышла из глубины прихожей, где поправляла прическу у зеркала.

– Как, по-твоему, они могут себя чувствовать, Пауль? Конечно, хорошо. Мы лелеем наших неугомонных шалунов, кормим и поим их. Приветствую тебя, братишка. Дай-ка я тебя обниму. Ты выглядишь сегодня таким мрачным. Может быть, у тебя какое-то горе?

– О, Китти.

Она засмеялась и схватила детей за руки.

– Вы должны вести себя очень тихо. Как маленькие мышки, да? Иначе мы разбудим младенца. Герти? Как там наверху? Эти двое хотели увидеть своего маленького двоюродного братика.

– Думаю, его сейчас кормят.

– О, боже мой, – вздохнула Китти. – Но это не имеет значения. Такова жизнь, дети. Младенец пьет молоко из груди матери.

У Пауля снова возникло впечатление, что события проходят мимо него. Он последовал за Китти, которая с детьми поднялась по