уходило не более пяти — шести минут. А главное — овца не получала ни одной царапинки, а значит, и лежала все время, пока ее стригли, тихонечко, спокойно. Руно тоже получалось аккуратное, целое.

"Эх, мне бы так наловчиться", — позавидовал соседу Довлет. И опять вспомнил Курта. Курт — лучший в колхозе стригаль. Он работает еще аккуратнее и быстрее. Ему вяжет, готовит овец для стрижки специальный человек.

Машина в руках Довлета то и дело взвизгивала, натикалась на густые, загрязненные участки. Довлет нервничал, изо всех сил старался пробиться сквозь спутавшуюся, грязную шерсть. От постоянных перегрузок машина нагревалась. Он попробовал ослабить верхний винт, но толку никакого, мотор стал работать вхолостую. "Что-то с агрегатом", — решил Довлет и пошел к точильщику лезвий. Тот посмотрел машину и сказал:

— Да нет, агрегат в порядке. Просто ты еще не приловчился как следует.

Рубашка Довлета мокрая, хоть выжимай, пот крупными каплями стекает по груди и спине, руки гудят, А стрижет он всего-навсего третью овцу. Не стрижет, а мучает. Бедное бессловесное животное с тоскою смотрит на Довлета, тяжело, устало дышит и как бы говорит взглядом: "Да, милок. Тяжело… И тебе, и мне. Я готова тебе помочь, но не знаю, чем и как".

Довлет закончил стричь и отпустил очередную овцу. Та, обрадовавшись свободе, проворно вскочила, заблеяла и метнулась к отаре. На шее у бедняжки болталось два или три клочка шерсти, под брюхом тоже. Овца напоминала наполовину общипанную курицу.

Медленно, с трудом, но дело все-таки двигалось. Рядом с Довлетом выросла куча шерсти. Конечно, не такая большая как у других, но все же. А главное, что она твоя, трудовая. И вечером Довлет вместе со всеми положит ее на весы. Против его фамилии возникнет цифра. Завтра —. вторая, послезавтра — третья… Эх, посмотрела бы Айгуль на эти цифры.

"Молодчина, — сказала бы она. — Смотри, ты — почти настоящий стригаль!" "Пустяки, — ответил бы Довлет. — Чего особенного? В этом деле нужна сноровка". "Эх, научился бы ты стричь, как Курт". "Курт? Подумаешь, рекордсмен нашелся…"

А вдруг после этих слов она с недоверием посмотрит на него и скажет: "Рекордсмен не рекордсмен, а во всем колхозе такого стригаля нет".

— Нет, так будет, — вслух произнес Довлет и, смутившись своего же голоса, продолжал говорить мысленно: "Я обойду его. Обязательно обойду! Вот увидишь, Айгуль!.."

Следующую овцу он решил остричь побыстрее, стал было действовать попроворнее, но из этого ничего хорошего не получилось. Работа подвигалась так же медленно, а на боку овцы появилось несколько порезов. Довлет смазал ранки креолином и решил не торопиться: "Тише едешь, — дальше будешь".

* * *

Ночью Довлет почти не спал, — ныло запястие правой руки. К утру оно даже чуть-чуть припухло. Довлет туго перевязал руку тряпицей, сделал что-то вроде жгута, — стало полегче. Когда спросили у него, что с рукой, отмахнулся.

— Пустяки! От нечего делать перевязал.

Работа кипела, дело постепенно налаживалось, — порезов на теле овец стало меньше, спокойнее, без вчерашней тряски работала машина. Довлет иногда поглядывал на соседей: старые опытные стригали работали, конечно, попроворнее, а вот такие же новички копошились еще о первой овцой, когда он почти наполовину остриг вторую. Это прибавило бодрости, хотелось работать и работать, казалось, что усталость никогда к нему даже не подступится.

"Хорошо здесь, — подумал Довлет, бросив в кучу руно, — работа интересная, люди добрые, простые…" И тут он вспомнил Курта. Опять этот Курт. Он даже в мыслях докучает ему. Да и ему ли только? Этого наглеца и выскочку недолюбливают все. Ничего не говорят, правда, но не любят. За мастерство и сноровку его хвалят, но дружбу водить с ним не хотят.

В перерыв, за чаем зашел разговор о пирах и тоях. Курбан-чайчи возьми да и ляпни:

— Курт, а не засиделся ли ты в женихах?

— Да-а, — подхватили сразу же, — вот тебе и той!

— Борода у парня растет, — добавил еще кто-то. — Конечно, женить надо.

— Зря стараетесь, ребята. Даже если Курт и женится, тоя вы не увидите.

— Как? Почему?

— А потому…

Курт опустил на кошму пиалу с чаем и дрогнувшим голосом сказал:

— Такое даже в шутку болтать не надо. Бычок-трехлетка ждет своего времени. Тонну вытянет. Не меньше…

— Ого-го!

— Ничего себе!

— Для такого случая, — сказал Курбан-чайчи, — нужен сорокаушковый казан. Не меньше.

— Сорокаушковый? — у Курта расширились глаза от удивления. — Разве такие казаны бывают?

— Если есть бычки тонну весом, то почему же не быть такому казану?

Все расхохотались. Лицо Курта залила густая краска досады.

— Любите вы чесать языки, — сказал он. — А. когда дело касается работы, то каждый ищет работенку "не бей лежачего". Кто чайханщиком норовит заделаться, кто складом заведовать не прочь.

Теперь настал черед Курбана сердиться. Чайчи хотел было что-то сказать, но только промычал невнятно. Возникла неприятная пауза в разговоре. Парни, конечно, не согласны были с упреком Курта, но спорить никто не решился. Курт, поняв, что добился какого-то, пусть даже временного, успеха, ехидно улыбался.

— Несколько лет назад ты мне этого сказать не смог бы, — заговорил наконец Курбан-чайчи. — Когда глаза у меня не болели и сила в руках была. Заболел я позапрошлой зимой. Помнишь, какие тогда морозы стояли и сколько снегу лежало? Во-от, а меня пурга в песках застала с отарой. Трое суток блуждали по Каракумам. Как только овцы не погибли, не знаю. Но все-таки пробился к кошарам. А вот здоровье с тех пор уже не то…

Все стали молча расходиться. Курт зря, конечно, обидел чайханщика. Весь колхоз знал историю Курбана, в ту зиму он совершил подвиг, но подорвал здоровье, с тех пор ему поручают легкую работу, и ни у кого, никогда не возникало вопроса "почему?" И Курт знал это прекрасно.

* * *

Сегодня в полдень прибыла нежданно-негаданно кинопередвижка. Шофер-киномеханик, юркий, худощавый паренек лет двадцати — двадцати двух, извлек из-за спинки сидения свернутые в трубку огромные листы бумаги и ловкими привычными движениями наклеил их на все четыре степы чабанского домика. "Шукур-бахши", — большими синими буквами было написано на афишах.

Вторую половину дня только и разговоров было о кинофильме. Кое-кто видел уже его, но большинство парней о Шукуре-бахши лишь читали и поэтому ждали вечера с нетерпением.

На закате подъехали еще три машины, — это узнали о кинопередвижке на соседних кошарах. Завтра, послезавтра она пожалует и к ним, но это не беда — хороший фильм можно смотреть несколько раз подряд.

Зрители уселись, вернее улеглись прямо на песке, на покатом склоне бархана. На склоне противоположного бархана киномеханик воткнул два металлических шеста и