— Как только Грабин даст пушку, танк будет готов, — ответил Котин.

Жданов спросил у меня:

— Товарищ Грабин, когда вы сможете дать пушку?

— Через сорок пять дней, — ответил я.

Раздался дружный хохот. До слёз смеялись и мои коллеги, и Жданов. Только мне было не до смеха в весьма жизнерадостной атмосфере кабинета секретаря ЦК.

Когда наконец смех утих, Жданов сказал:

— Товарищ Грабин, мы собрались здесь, чтобы серьёзно решать вопрос, а вы шутите.

— Нет, не шучу, — возразил я. — Срок, который я назвал, обоснован и вполне серьёзен.

— Вы продолжаете шутить, — заметил Жданов. — Пойдите и посоветуйтесь ещё раз.

Справедливость требует отметить, что сцена эта продолжалась гораздо дольше, чем в моём пересказе. За три эти слова: "Сорок пять дней" — я выслушал много шуток в свой адрес.

Пошла наша "пятёрка" советоваться. Танкисты уже без смеха советовали мне увеличить названный срок в несколько раз. Я стоял на своём. Ясно стало, что соглашения нам не достигнуть. С тем и пришли к Жданову. Первые его слова были:

— Ну как, товарищ Грабин, продумали срок? — Да.

— Наверное, не сорок пять дней?

— Сорок пять дней, товарищ Жданов.

— И всё-таки вы несерьёзны. Я думаю, что срок следует значительно увеличить.

Я не выдержал:

— Товарищ Жданов, почему короткий срок вызывает гомерический хохот и считается несерьёзным, в то время как длинный срок находит поддержку и одобрение?

— Мы не знаем ни одного случая, чтобы новую танковую пушку создавали не только за сорок пять, но и за девяносто дней, — сказал Жданов.

…В тот же день я выехал на завод, не дожидаясь подписания решения. На прощание Жданов сказал:

— Если не сумеете уложиться в сорок пять дней, позвоните мне. Я доложу Сталину, и срок удлиним.

Я поблагодарил Жданова».

Отметим далёкую от гнетущей атмосферу в кремлёвском кабинете Жданова. И его вполне профессиональную ориентацию в вопросах сроков производства. И благожелательное, даже заботливое отношение к талантливому конструктору, который берёт на себя ранее невиданные обязательства.

Из 140 тысяч полевых орудий, которыми воевали наши солдаты во время Великой Отечественной войны, более 90 тысяч были сделаны на заводе, которым руководил Василий Грабин, ещё 30 тысяч были изготовлены по проектам Грабина на других заводах страны. Поэтому высокая оценка деятельности Жданова в области артиллерийского производства, данная посмертно и спустя много десятилетий «гением советской артиллерии», заслуживает самого пристального внимания.

Практически в то же время, двумя месяцами ранее, Жданову пришлось разбираться и с вопросами производства самолётов-штурмовиков Сергея Ильюшина. Крупнейший советский авиаконструктор Александр Яковлев, по чьим проектам было произведено рекордное в мире количество самолётов — 70 тысяч, пишет следующее:

«…Мне припомнился один эпизод, происшедший незадолго до войны, в феврале 1941 года.

По срочному вызову нарком и я поехали к Сталину. В его кабинете находились Маленков, Жданов и директор ленинградского Кировского завода Зальцман. Сталин был возбуждён и нервно расхаживал по кабинету. Как выяснилось, нас вызвали по поводу производства штурмовиков Ильюшина. Завод, выпускавший Ил-2, сорвал сроки сдачи машин.

Илы производились тогда в условиях довольно сложной кооперации. Бронированные корпуса штурмовика поставлял один завод, а ему, в свою очередь, раскроенные броневые плиты заготовлял другой. Не добившись накануне толкового ответа о причинах задержки выпуска штурмовиков, Сталин позвонил в Ленинград Жданову и поручил ему разобраться в этом деле. Жданов вызвал руководителей завода и дал им серьёзную трёпку за несвоевременную подачу корпусов штурмовика, но виновные ссылались на задержку в получении раскроя бронированных листов с Кировского завода. Пришлось вызвать и Зальцмана. Последний, чтобы оправдаться в глазах Жданова, привёз ему одну из синек серийных чертежей корпуса Ил-2, полученных с авиазавода. Синька уже побывала в цехах, на верстаках, и была испещрена многочисленными технологическими пометками. Зальцман разложил на столе у Жданова этот чертёж и заявил, что низкое качество чертежей является причиной большого брака и срыва выполнения задания по броне. Жданов сообщил об этом Сталину. В результате состоялось обсуждение вопроса об Илах, на которое вызвали нас, Жданова и Зальцмана.

Когда Зальцман стал потрясать перед Сталиным якобы негодным чертежом, я сразу понял, в чём дело. Чертёж действительно был рабочим цеховым документом — рваный, в масляных пятнах, а многочисленные технологические пометки можно было принять за исправление ошибок. Зальцман изобразил дело таким образом, будто бы все чертежи штурмовика находятся в таком состоянии. Сталин рассвирепел:

— Мне давно говорили, что Ильюшин неряха. Какой это чертёж? Безобразие. Я ему покажу.

Я вступился за Ильюшина, постарался объяснить, в чём дело, но Сталин ничего не хотел слушать. Он соединился по телефону с Ильюшиным и заявил дословно следующее:

— Вы неряха. Я привлеку вас к ответственности. Ильюшин что-то пытался объяснить по телефону, но Ста лин не стал с ним разговаривать.

— Я занят, мне некогда. Передаю трубку Жданову, объясняйтесь с ним.

И опять:

— Я привлеку вас к ответственности.

В тот же вечер расстроенный Сергей Владимирович поехал в Ленинград и утром, прямо с поезда, отправился на Кировский завод. Там с цеховыми работниками он детально во всём разобрался и о нечестном поступке Зальцмана доложил Жданову, от которого Зальцману крепко попало».

Заметим, что, докопавшись до сути, наш герой отнюдь не выгораживает «своего» человека Зальцмана. Таких примеров воспоминаний инженеров и конструкторов о совместной работе со Ждановым можно привести множество. Написаны они в годы, когда Жданова давно не было на свете, и никто не был обязан вспоминать его, ни тем более вспоминать положительно. Но из всех мемуаров людей науки и дела Жданов предстаёт весьма толковым управленцем, менеджером, который по-деловому и квалифицированно организует и координирует работу технических специалистов. Нет нужды пояснять, насколько такая «менеджерская» функция необходима в любом сложном производстве — её значение для достижения требуемого результата вряд ли меньше, чем у сугубо технических работ. Так что, основываясь на мемуарах создателей советского оружия, отметим и эту заслугу товарища Жданова — именно он, продираясь через все сложности совсем молодой, ещё неопытной советской промышленности, координировал работы по созданию множества новых образцов нашего оружия непосредственно перед Великой Отечественной войной.

В апреле 1941 года на заседании военного совета флота рассматривался вопрос о средствах борьбы с новыми магнитными минами. Исследовательские работы по «размагничиванию» кораблей вёл Ленинградский физико-технический институт (ЛФТИ), где над этой темой трудились молодые учёные — Анатолий Александров и будущий «отец» советской атомной бомбы Игорь Курчатов. С докладом об итогах исследований Александрова пригласили на военный совет флота. Примечательно, что докладывавший тогда члену политбюро и всем советским адмиралам ленинградский учёный Анатолий Александров в годы Гражданской войны добровольцем воевал против большевиков в армиях Деникина и Врангеля. После разгрома и бегства белых в 1920 году он остался в Крыму, где вопреки мифам о повальных расстрелах был вскоре освобождён. Работая в период нэпа школьным учителем, увлёкся научной физикой, что и привело его в Ленинградский физтех. Много позже, уже в 1978 году, академик Александров оставил магнитофонную запись своих воспоминаний, опубликованную уже в наше время: