Пельегрини энергично жевал мясо. Казалось, это действие поглощает большую часть его мыслительной деятельности. Однако в мозгу оставалась некая зона, продолжавшая размышлять. И подыскивать нужные слова для описания адмирала Палина.

— Был у него один недостаток, — наконец выдал он, хлебнув вина. — Святоша был каких поискать. В церковь ходил. Поддерживал связи с католическими кругами.

— Вы полагаете, его религиозные убеждения не мешали ему заниматься… э-э… военной службой?

— А вы как думаете? У Палена руки были по локоть в крови. Если не выше. Приходилось как-то с этим мириться. Хотя в то время церковные власти одобряли уничтожение диверсантов.

Полковник в очередной раз набил рот мясом. Запил вином. Как будто заправлял машину топливом.

— Помню одну историю, — сказал Пельегрини. — Это было в начале диктатуры, в семьдесят шестом году. Палин участвовал в первых vuelos. Вам известно, что это такое?

Жанна молчала. Ее потрясло, с какой легкостью офицер говорит о прошлых бесчинствах власти.

— Так известно или нет?

— Мне известно, конечно. Но…

— Что «но»? А про срок давности вы подумали? И потом, шла война — никогда об этом не забывайте! Нашу страну охватила зараза. Мы спасли Аргентину от гибели. Если бы мы не вырезали под корень всех этих леваков, — он с отвращением произнес испанское слово «izquierdistas», — они бы чуть позже опять взялись за свое.

Пума отмахнул ножом еще кусок мяса. У него за спиной бродили гости — брюки в клетку, кричащих расцветок свитеры, пестрые платья от модных модельеров, — цирк, да и только.

— И не вам нас учить! — Пельегрини ткнул вилкой в сторону Жанны. — Это вы, французы, изобрели все эти штуки. Подрывную войну. Пытки. Эскадроны смерти. И трупы в море первыми начали сбрасывать вы! В Алжире вы все это испробовали. А вашим теоретиком был полковник Тренкье, он написал «Современную войну». Мы просто последовали вашему примеру, вот и все. И учили нас французы. Половина ОАС перебралась в Буэнос-Айрес. У Осареса во французском посольстве был свой кабинет! Эх, какое время…

Жанна взяла еще один empanada. Не хотелось показаться невежливой.

— Как бы там ни было, — продолжил он, — в одном нам не откажешь — в эффективности. Мы справились за три года. Полностью подавили врага. И занялись всякой мелочью.

— Вроде операции «Кондор»?[79]

Пельегрини равнодушно пожал плечами:

— Зачем выволакивать на свет божий такое старье?

Жанна решила слегка показать зубы:

— Военные власти тоже привели Аргентину к краху.

Пельегрини грохнул об стол зажатыми в кулаки ножом и вилкой:

— Наше единственное поражение — это Фолклендская война! Дурацкая идея дурака-генерала! Поганые англичане! В девятнадцатом веке, когда они осадили Буэнос-Айрес, наши женщины лили им на головы кипящее масло. Вот это было время! — Полковник ткнул вилкой в сторону Феро: — А что-то парень ничего не ест?

— Он уже пообедал. Но вы начали говорить о том, что случилось с адмиралом Палином…

— Ах да. Как-то раз, когда только начинали практиковать vuelos — Палин тогда был простым морским офицером, — у него вышла одна неприятность. Врач делал в самолете уколы заключенным. Обычно, как только они отрубались, мы их раздевали. Я сам участвовал в таких операциях: смотреть на все эти кучей сваленные голые тела, как в нацистском концлагере, вещь малоприятная, вы уж мне поверьте. Ну, потом открывали люк и сбрасывали их вниз. И вот Палин тащил одного парня к люку, а тот возьми и проснись. И как вцепится в него! — Пельегрини рассмеялся. — И этот придурок чуть не сверзился вниз вместе с диверсантом!

Он захохотал еще громче, но постепенно смех перешел в хриплый кашель. Насупившись, он вернулся к своей тарелке с мясом:

— Он говорил, этот парень потом снился ему по ночам. Снилась его рожа, перекошенная от страха. И руки, которые он никак не мог от себя оторвать… И все ему казалось, что он слышит, как тот кричит, пока летит вниз… Палин считал, что ничего хуже vuelos и быть не может. Как будто сам Господь Бог пробудил этого заключенного, чтобы Палин осознал, что за мерзости творит. — Пельегрини выпрямился и напыщенно продекламировал: — «Глаз был в могиле и глядел на Каина…»[80]

И вдруг взмахнул своим ножом в потеках крови, словно отметая прочь все сказанное раньше:

— Но это ему не помешало продолжать в том же духе. И между прочим, основать милицию «Три А». Славная работа.

Жанне уже приходилось слышать это название. Аргентинский антикоммунистический альянс. Террористическая ультраправая группировка, во все черные годы поставлявшая кадры для эскадронов смерти.

— Затем, — продолжал полковник, — он стал адмиралом. Видела в нем души не чаял. Он у них считался интеллигентом, но это как раз было не трудно. Его назначили главой государственного секретариата по информации. Руки пачкать больше не требовалось. Ну, а потом он открыл психоанализ.

— Психоанализ?

— В Аргентине такие штуки идут на ура. Он много лет посещал аналитика…

Жанна представила себе, как адмирал Альфонсо Палин — главный палач, серийный убийца, «мозг» всех операций по выявлению и уничтожению недовольных, раз в неделю отправляется к психоаналитику и раскрывает перед ним душу, очевидно, в надежде усмирить муки совести. Миссия невыполнима.

Но пора было брать быка за рога:

— Нам известно, что в тысяча девятьсот восемьдесят первом году Альфонсо Палин приезжал в Кампо-Алегре, которым вы тогда руководили…

Пельегрини перешел к achuras — по-испански это слово означает «пустяки». Сосиски… Кровяная колбаса…

— Вы умеете собирать информацию…

— Не могли бы вы рассказать, что тогда произошло?

Пума насторожился:

— С какой стати я должен вам это рассказывать?

Она решила сыграть на его тщеславии:

— Чтобы занять центральное место в нашей книге. — И добавила по-французски: — En haut de l'affiche.[81]И потом, вы же сами только что сказали: срок давности.

Полковник улыбнулся самодовольной и злобной улыбкой. Да, тщеславие — вот его ахиллесова пята. Жанна помимо воли начинала проникаться чем-то вроде уважения к этому типу. Убийца, виновник гибели сотен и тысяч людей, но в то же время человек прямой и по-своему честный. Не лжет и не изворачивается.

— В то время у нас была большая проблема, — заговорил полковник. — Генералы решили, что убивать детей заключенных не стоит. Следовательно, их надо было собирать. Воспитывать. Знаете, как говорили в Чили? Убей суку, пока не наплодила щенят. А у нас так не поступали. У нас малышам оставляли жизнь и возвращали их на прямую дорогу. Переводили в другую школу. Я всегда считал, что мы совершаем ошибку. Их тоже надо было уничтожить. Всех. Сегодня-то каждому ясно, к чему это нас привело: эти паршивые сопляки, которых пощадили, которых вырастили, оборачиваются против нас же! Чего было не погрузить их всех на один пароход? Канистра бензина и спичка…