Факелы разбрасывали искры, и они танцевали вокруг нас, как маленькие шаловливые духи. Сосны стонали и качались, наклоняя стволы, словно танцоры.

— Еще, еще выше, — звала Матушка. — Не замедляйте шаг.

Мы стремились за ней, череда факелов извивалась, как огненная змейка.

Путь становился все более крутым и узким. Нам приходилось карабкаться, держа факел в одной руке, а другой хватаясь за торчавшие корни деревьев или каменные выступы. Наступила темнота, даже луна спрятала свое лицо. Звезды от этого казались ярче, но не могли осветить нам путь, чтобы мы не спотыкались.

Обогнув камень, мы попали на узкую тропинку, которая вилась до самой вершины горы. Ее венчали нагромождения камней и искривленные стволы сосен, сцепившихся друг с другом. Ветер свистел в ушах, взметал полы наших плащей.

— Играйте, дочери мои, сестры мои! — велела Матушка.

Несколько женщин вынули из-под звериных шкур цимбалы, флейты, маленькие барабаны и заиграли. Сначала они играли негромко, и звуки музыки едва перекрывали шум ветра и крики ночных птиц, которые кружили над горой.

Никогда раньше я не слышала подобной музыки. Сладостное звучание флейты пронзали резкие металлические звуки цимбал, а барабаны, обтянутые козлиной кожей, отбивали ритм, который то нарастал, то отступал.

Некоторые женщины воткнули факелы в землю, образовали просторный круг и начали двигаться. Они плавно покачивались из стороны в сторону, вперед-назад, хлопая в ладоши и завывая. Ветер растрепал их волосы, женщины двигались все быстрее и быстрее, музыка звучала все громче и настойчивее. То барабаны набирали силу, их звук заглушал все прочие, то стон флейты брал верх над барабанным боем, то и барабаны, и флейта отступали перед цимбалами.

— Идем!

Андромаха взяла меня за руку, и мы вошли в круг танцующих едва ли не последними, когда женщины уже двигались стремительно. Раз за разом мы мчались вокруг груды камней на вершине горы. Одна из женщин воткнула в нее факел.

— Не смотрите под ноги, смотрите на факел! — крикнула она. — Не отводите глаз от него!

Я подняла глаза и сосредоточилась взглядом на пляшущем языке пламени. Я чувствовала нерасторжимую связь с огнем, он был мой господин.

Флейта зазвучала еще быстрее, мы затанцевали в такт. Возникла потребность скакать и прыгать. Внезапно одна из женщин вырвалась из круга и закружилась, ее плащ метался за спиной. Она кружилась все быстрее, раскинув руки. Остальные тоже бросились врассыпную и закружились, широко раскинув руки, запрокинув головы. Хоровод превратился в россыпь листьев, словно подхваченных ветром. Раздались крики ликования и восторга, которые заглушали даже музыку.

— Кружитесь, кружитесь! — кричала Матушка. — Закройте глаза, обнимите бога!

Какого бога? Какому богу они поклонялись с помощью танца и огня?

Вдруг невесть откуда появились виноградные лозы, они обвивали нас со всех сторон. Мы задевали спелые ягоды, ступали на них, давили. Земля под ногами стала скользкой, воздух наполнился запахом сладкого сока.

— Пейте! Пейте, это дар бога!

На камни полетел большой бурдюк с вином.

— Пейте божественное вино, которое дарует счастье, радость, освобождение!

Мы бросились к мешку, пили вино большими глотками. Каждая старалась выпить вдоволь, прежде чем уступить место соседке. Наши лица и плащи были забрызганы вином, по Матушка сказала:

— Каждая капля этого вина — благословение бога. Никогда не стирайте эту одежду. Сейчас вы можете попросить бога еще об одном благословении — сделать ваши тела плодородными. Он бог животворящей влаги, рождения и роста.

Я так и не догадалась, какого бога она имеет в виду, а она ни разу не назвала его по имени. Я заметила Андромаху, которая рассматривала пятна на своем платье и гладила их рукой.

Когда женщины оторвались от меха с вином, их танцы стали более дикими. Я кружилась вместе со всеми, чувствуя, что голова тоже кружится и освобождается от мыслей. Освобождается… становится легкой… Я плыла в океане движения, ничего иного не ведая.

Время остановилось. Я не знала, как долго мы танцуем. Я впала в транс. Издалека донесся до меня визг, крик: открыли клетку и выпустили из нее кабана. Меня сбила с ног толпа женщин, которые с воплями помчались за ним вдогонку — словно свора собак. Лица были перекошены, зубы оскалены.

Музыка прекратилась. Тишину нарушали только гортанные крики женщин. Они перешли в пронзительный вопль, затем оборвались. Толпа скрылась из виду на другой стороне горы.

Мы с Андромахой и еще несколькими отставшими женщинами принялись догонять толпу. В маленькой роще перед нами открылось зрелище, в которое невозможно было поверить: женщины сбились в круг, они были испачканы кровью до самых локтей. Они рвали тело кабана на куски. Потом одна схватила кусок сырого мяса, ела его и мазала кровью лицо, шею, плечи. Глаза ее сузились, потемнели, стали совсем звериными.

Мы с Андромахой и женщинами, которые подошли вместе с нами, отпрянули. Не захваченные помешательством, которое овладело остальными, мы в ужасе смотрели, как они с наслаждением пожирают сырое мясо, омерзительно чавкают, пьют кровь.

Как они убили этого зверя? Просто разорвали его живьем на куски? Казалось, это невозможно, и тем не менее это было так.

Вот почему нельзя рассказывать о том, что происходит на горе. Кто бы тогда пошел сюда? Нам следовало удалиться, пока не разыгрались дальнейшие события, каковы бы они ни были. Возможно, за этим должно было последовать жертвоприношение одной из нас. Я сжала руку Андромахи и сказала:

— Нужно бежать отсюда! Не надо ждать рассвета. Будем выбираться в темноте. Даже если мы заблудимся, я предпочитаю оказаться среди диких зверей, чем среди этих человекоподобных.

— О Елена, прости, что я привела тебя сюда. Я не знала…

Мы крадучись пошли прочь в надежде, что этого никто не заметил. Я старалась припомнить тропинки, которые привели нас на вершину горы, но понимала, что рано или поздно мы собьемся с пути. Но лучше позже, чем раньше.

Ветер завывал и накидывался на нас, пока мы скользили по голому склону, стараясь не сорваться. Когда мы спустились ниже, вокруг нас снова сомкнулись плотные ряды деревьев. Мы пробирались в темноте сквозь чащу леса. Вой ветра сменился воем волков, криками зверей, которые не спят по ночам. Слова Париса о льве больше не казались шуткой.

Андромаха вцепилась мне в руку и не отпускала ее. Мы спотыкались о корни, поскальзывались на прелых листьях.

— Ида — огромная гора, — прошептала я, удивляясь: одна вершина казалась больше, чем вся Тайгетская гряда у меня дома.

Дома… Дома. Я безумно хотела вернуться целой и невредимой в Трою. Является ли она теперь моим домом? Родная сестра Клитемнестра превратилась в бледное видение, жену моего врага Агамемнона. А Андромаха стала моей подругой, с которой я делила судьбу чужеземки в Трое. Как сложно переплелись нити моих привязанностей и отношений, словно ветви уродливого деревца с несколькими стволами.