Зверобои помогли Корнею выгрузить нарты, поклажу. Через полчаса собаки уже везли его по мшистой тундре.

Впереди на высоком берегу показались приземистые яранги Нунямы. Возле одной белело что-то, похожее на арку. К селению с моря подходила большая байдара. Смуглолицые рыбаки в брезентовых бушлатах и непромокаемых штанах из нерпичьей кожи спрыгнули в воду и, подхватив причальные концы, вытянули суденышко на берег. После чего стали переносить нерп и мешки с рыбой в ледник. Добытый ими огромный морж плавал, привязанный веревкой, сзади байдары. Из него торчала трубка, через которую в живот закачали воздух (чтобы туша не утонула).

Корней остановил упряжку и подошел к ним. Командовавший разгрузкой невысокий, черноволосый, ловкий в движениях, несмотря на почтенный возраст, бригадир приветливо улыбнулся:

– Еттык![105]

– И вам здравствуйте.

– Табацек на головочку ниту?

Корней достал из котомки пачку махорки.

– Угощайтесь.

Чукча вытащил из голенища костяную трубку, заправил ее и протянул пачку обратно.

– Нет, нет! Это вам. Я не курю.

Бригадир удивленно заморгал глазами:

– Как так – не курю?

– Вера не позволяет.

Обрадованный зверобой быстро сунул пачку в карман и с наслаждением затянулся.

– Откуда и куда едешь?

– Сейчас из Лаврентия, а еду в Уэлен. По пути хочу посмотреть, как живут настоящие чукчи.

– Гаврила! – окликнул бригадир атлетически сложенного парня, несшего на плече мешок с рыбой, и продолжил что-то по-чукотски. А повернувшись к Корнею, сказал:

– Пошли, покажу как живем.

Тем временем Гаврила, подойдя к корнеевским собакам, высыпал им полмешка рыбы.

Белая арка оказалась китовой челюстью. Под ней мясная яма, прикрытая огромной китовой лопаткой. Хозяин открыл дверь. (Ручка двери была из моржового бивня.)

– Заходи!

Яранга представляла собой шатер из тюленьих шкур, натянутых на каркас, вертикальный в нижней части, конусообразный в верхней. В центре дымовое отверстие. Основа для нижней части яранги деревянная, а верхняя из китовых, уже сильно прокопченных ребер. За счет того, что стены на высоту человеческого роста вертикальны, яранга, при одинаковом диаметре основания, вместительней чума. Одно плохо – в ней довольно дымно. (В чуме, благодаря конусообразной форме, дым лучше вытягивается.)

Внутри два помещения: чоттагин и меховой полог. Чоттагин – холодная часть жилища. В нем горел костерок, над которым посипывал чайник, а рядом, на гудящем голубым пламенем примусе[106], стояла большая кастрюля с аппетитно пахнущим варевом. В центре яранги на крючках две керосиновые лампы. Повсюду висят связки сушеной рыбы.

На приспособленной под стол еще одной китовой лопатке – два железных подноса. На одном гора вареного мяса, на другом – рыбы. Рядом пучки дикого лука, лепешки, алюминиевые кружки и две бутылки спирта. Хозяйка хорошо подготовилась к встрече мужа и членов его бригады.

Земляной пол застелен моржовыми шкурами. Они хорошо защищают от холода вечной мерзлоты и с них легко сметать мусор щеткой из китового уса.

Переодевшись, подошли и расселись на китовых позвонках, застеленных оленьими шкурами, остальные члены бригады.

Выпили, закусили. Мясо ели, отрезая ножами прямо у губ. Корней ел, как привык – откусывал мясо зубами. Увидев это, бригадир протянул ему острый узкий нож:

– Зубами рвут мясо собаки, у человека нож есть.

Управившись с едой, Корней по просьбе хозяина рассказало своем путешествии, о гостеприимстве юкагиров-оленеводов.

– Легко быть гостеприимным, когда еда вместе с тобой ходит. Наши оленные чукчи тоже хорошо живут. Голода не знают. У них одна забота – волков отгоняй. А наша еда в море. Чтобы добыть ее, байдару сделай, шкурами обшей, карабин, огнеприпасы купи. Тюленя выследи, застрели, из воды вытащи. Если море в сплошных льдах, месяцами его не видишь. Тогда варим лохтачьи шкуры, соскабливаем со стенок бочек остатки жира, выковыриваем в ледниках примерзшие кусочки.

– Что же сами тогда оленей не заведете?

– Пошто нам кочевая морока? Ярангу разбирай, собирай. Она такой теплой, как у нас, никогда не будет.

Беседа шла в табачном дыму – чукчи все поголовно курили. Что интересно, кашляя, они прикрывали рот левой рукой, а не правой: чтобы при рукопожатии не передать микробы.

Выпили еще. Захмелевший Гаврила, поерзав на «стуле», неожиданно запел ровным чистым голосом:

– Ой мороз, мороз! Не морозь меня…

– Красиво поешь! Проникновенно, душевно! – похвалил Корней.

Польщенный юноша покраснел:

– Люблю русские песни. Они такие распевные. Столько в них чувства, и слова хорошие.

«Какие на Севере удивительные люди, – не уставал восхищаться скитник. – Живут там, где под ногами вечная мерзлота, а зимой промерзает и все остальное; не растет ни картошка, ни рожь, армады кровососов залепляют глаза и рот, не дают дышать. Но при этом они довольны жизнью и даже песни поют».

* * *

Ехать Корней старался по берегу. Во время «короткой» воды – отлива – дно обнажалось, и он набирал полный котелок полюбившихся крабов. Вечером, отварив их в морской воде, лакомился бело-розовым нежным