– Кажется, и пулю и гильзу кашли?

– Совершенно верно.

– Какому-нибудь оружейнику показывали?

– Показывали. Пуля с закругленной верхушкой. Такие употребляются и для браунинга, и для маузера, и для кольта. Кроме того…

– Калибр? – прервал Ермаш.

– Вот тут одна зацепочка. Оружейник считает, что девятимиллиметровый патрон использован для пистолета меньшего калибра, возможно браунинга калибра семь и шестьдесят пять. Уж очень вытянута пуля, да и отпечатались на ней не только поля, но и дно нарезов ствола.

– Это тебе ни черта не даст, – сказал Ермаш.

– Почему?

– Толком не налажен выпуск патронов ни для револьверов, ни для пистолетов. Винтовочные вовсю гонят, а эти – нет. Патронами другого калибра, как правило, и у нас, и в МЧК пользуются. По этому признаку можешь и меня заподозрить. Вот, полюбуйся. – Он выдвинул ящик и высыпал на стол пригоршню лоснящихся от густой смазки патронов. – Видишь? В свой кольт вгоняю. – Он смахнул патроны в ящик письменного стола, брезгливо вытер испачканную смазкой ладонь носовым платком, помолчал. – Ты почему считаешь, что он только один сейф открывал? Потому, что ничего не взял из другого?

– Не только.

– А что еще?

– Кровь. На том сейфе, что в спальне, мазки крови на дверце. И на ручке кровь. А на другом – ни пятнышка. Да и лежало в нем, по словам Филимонова, все в прежнем порядке…

– Выходит, знал где искать?

– Выходит, знал. И где искать, и что искать. Да и когда убивать, тоже знал. Конец дня, Филимонов на свадьбе, один из наших людей ушел обедать…

– Предполагаешь, он знал, что мы наблюдаем за домом Глазукова?

– Во всяком случае, не исключаю этого.

– Действовал хладнокровно. Не торопился.

– Перед уходом даже руки в спальне вымыл. У Глазукова там шкаф-рукомойник стоит…

– Как с отпечатками пальцев?

– Бесцветных нет, а отпечатки окровавленных пальцев имеются, но плохие, смазанные. А где несмазанные, там такой густой слой крови, что папиллярных узоров не различишь.

– Ни одного годного для сличения?

– Ни одного.

– Ищейку привозили?

– Попусту. Следа не взяла. То ли нюхательный табак, то ли еще какая пакость.

– М-да-а, – протянул Ермаш. – С какой же стороны собираешься приступить?

– Со всех четырех, – сказал я.

Но Ермаш шутки не принял. Он был настроен более чем серьезно и хотел получить исчерпывающее представление о том, о чем не могли пока получить такого представления ни я, ни Борин.

– Как считаешь, не Кустарь ли здесь расстарался?

– Да нет, пожалуй. Не похоже.

– Ну, мог не сам, через кого-либо.

– Проверим, конечно, но не похоже, – повторил я.

– А какие еще возможны версии?

– Версий-то предостаточно. Возьми хотя бы Корейшу.

– Корейша?

– Я тебе о нем говорил в связи с ограблением Харьковского музея.

– Махновец?

– Да, организатор «Тайного союза богоборцев». Его друзья в семнадцатом храм Христа Спасителя взрывать собирались…

– Ну как же, помню. Твой однокашник. Ты с ним в Гуляйполе встречался.

– Вот-вот. Пожалуйста – готовая версия. Ведь целый ряд вещей, которые находились после ограбления поезда у Корейши и предназначались им для Всемирного храма искусства, вдруг оказались у Глазукова. Как? Почему? Каким образом? Неизвестно. Может, после убийства ювелира они вновь вернулись к Корейше… Так что предположений хватает. Будем проверять.

Ермаш старался ничего не упустить из того, что имело или могло иметь отношение к убийству Глазукова, и все-таки у меня создалось впечатление, что события, которые произошли в 1919 году в Екатеринбурге и Омске, его интересовали значительно больше. Мне тоже казалось, что документы, присланные из Екатеринбурга агентом первого разряда Ягудаевым, многое проясняют и еще больше смогут нам дать, когда их прокомментирует Елена Эгерт.

Я не сомневался, что бесславно закончивший в Екатеринбурге свою филерскую карьеру старший инструктор осведомительного отдела Омского управления государственной охраны Горлов, к своему несчастью, стоял на правильном пути. Серьги-каскады, которыми потрясла избранное омское общество любовница коменданта колчаковской столицы Ясинская, безусловно, принадлежали «Алмазному фонду», куда были пожертвованы госпожой Бобровой-Новгородской. Опознав их, старуха не ошиблась, как в дальнейшем пытался уверить директора департамента милиции непосредственный начальник покойного Горлова Светозаров, поставленный перед дилеммой: или истина, или карьера.

Именно поэтому Горлова и подругу Ясинской – Лерер, на молчаливость которой, видимо, не рассчитывали, постарались в Екатеринбурге убрать. И устроил «несчастный случай» на железнодорожной станции не кто иной, конечно, как начальник Екатеринбургского отделения контрразведки Винокуров. Он же, посулив излишне ретивому начальнику Омского управления государственной охраны Светозарову дружбу всесильного коменданта Омска генерала Волкова и связанное с этим повышение по службе, подбросил тому на выбор две весьма удобные версии. По одной расхитителем сокровищ был Галицкий (ищи ветра в поле!), по другой – бывший однополчанин начальника Екатеринбургской контрразведки Олег Григорьевич Мессмер, у которого Винокуров в тысяча девятьсот двенадцатом году похитил и увез в Варшаву невесту.

Не знаю, чем страдал в своей жизни приятель Олега Мессмера, но, во всяком случае, не избытком совести.

С Екатеринбургом была налажена вполне приличная телеграфная связь, поэтому еще до убийства Глазукова я переговорил по прямому проводу с Ягудаевым, поручив ему собрать дополнительные сведения о деятельности группы Галицкого на Урале и в Сибири, а также о судьбе всех лиц, причастных к истории с серьгами-каскадами.

Как выяснилось, Ягудаев к тому времени уже располагал кое-какими новыми данными. Некоторые сведения о Винокурове я получил от Хвощикова.

– Генерал Волков эмигрировал? – спросил Ермаш.

– Покуда точно не установлено. Есть сведения, что убит в бою год Олонками в декабре девятнадцатого.

– А Винокуров?

– Вместе с Гришиным-Алмазовым был послан Колчаком через линию фронта с заданием к Деникину. Оба добрались благополучно. Когда Гришина-Алмазова назначили комендантом Одессы, Винокуров был там начальником контрразведки. Дальнейшая судьба неизвестна.

– Как он вообще на Урале оказался?

– Его в семнадцатом прикомандировали к Академии Генерального штаба. Вместе с академией он и прибыл в Екатеринбург. А при эвакуации наших из города летом восемнадцатого, разумеется, остался.