Жарко. Нагретая трава источает удушающий аромат. Огр-кузнец откладывает молот, подходит к бочке с дождевой водой, стоящей возле дверей, и окунает в нее голову, чтобы освежиться. Выпрямляется. По голове, плечам, груди текут бледные струйки. Тишина. В траве трещат кузнечики.

Страшила стоит в нескольких метрах от кузни и наблюдает. Появляется еще один персонаж, на этот раз женщина. Огрица ниже и не такая могучая, как этот великан. Она одета в коричневое деревенское платье, черные волосы заплетены в косы. Браги помнит ее, но не знает, с чем связать это воспоминание. Точнее, боится связывать. Огрица что-то говорит кузнецу, а он улыбается, почесывая затылок. Страшила не различает слов, видит только, как шевелятся рты.

– Это мои родители? – Его вопрос обращен к ней, Зиаркене.

Браги не рассчитывал на ответ.

– Ошибаешься. Не они.

Кузнец подходит к женщине, обнимает ее за талию, целует, а она шутливо отталкивает его, машет рукой. Уходит. Браги совсем рядом, но никто из них его не замечает.

– Что же мне делать? – спрашивает Рыцарь Железного Кулака. – Я не понимаю…

– Смотри. Твой путь еще не закончен. – Голос эльфийки плыл через время, изменяясь. Страшила даже не был уверен, что сейчас ему отвечает именно она.

Он смотрел. Чувствовал. Вспоминал…

– Чудной какой-то, посмотри на него, Хакон!

– А ну, помоги… Положим его на телегу…

– Эй, Хакон, да ты в уме ли? Может, он разбойник, головорез какой-нибудь… Может, ищут его.

– Да ты никак без ума, Зельм. Будто я брошу своего на дороге, проеду мимо, видя, что не повезло ему и оказался в канаве…

– Голый.

– Голый он потому, что ограбили, портки сняли, не видишь? Не ворчи, Зельм, клади на телегу! Что, каши ел мало?

– Тяжел, битюг! Здоров! Прям как ты, Хакон. Прямо твоим сыночком мог быть…

– Заткнись, Зельм!!!

– Эй, ты чего? Да я шучу, не видишь? Шучу. Просто… на тебя похож! Глянь, разве нет? Одно лицо. И морда такая же – чумазая.

– Еще раз так пошутишь, я за себя не отвечаю, понял?

– Хорошо, Хакон, забыли, забыли… А все-таки странно. Не знаю я его. Откуда взялся? Между Весткогом и Дамсту нет селений, а в обеих сторонах я всех знаю. Не с луны ли упал этот голодранец?

– Помолчи, змеиное жало. Ну и что, значит, не отсюда он пришел, а кто-то из шидамских постарался избавить беднягу от имущества. Едем, едем, забирайся на козлы, Зельм.

– Не доведет тебя до добра твоя доброта, Хакон, хе-хе!

– Много ты понимаешь. Правь.

Скрип осей, подрагивание телеги, запах сена и кож, лошадиного навоза. Открыв глаза, Браги видит, что уже ночь, но для него это ничего не значит.

Он не догадывается, что говорили о нем.

– Дай глотнуть. Спит?

Голос того, кого назвали Хаконом.

– Так же все. Дрыхнет. Может, в колдовстве все дело?

– А если и так, тебе что?

– Несчастье принести может…

– Тогда обмотайся оберегами, кто ж мешает?

Браги снова закрывает глаза. Телега проезжает через лес, ветер шумит в кронах деревьев, свистит какая-то птица. Словно испуганно. Затем ее сменяют козодои. Их вопли будят в Страшиле знакомые ассоциации, но не из прошлого, а из будущего. Которого он еще не знает.

Лидавис. Сюда привезли его спустя несколько часов, все такого же безвольного, слабого, отказывающегося от пищи и воды. Хлопотали. Говорили, но Страшила почти не понимал слов. Он узнал только одно – судьба занесла его в Шидам, область в предгорье Инамойны, где живут огры. Лишь однажды Браги слышал об этом месте, однако и предполагать не мог, что выйдет так.

Лидавис. Деревенька, на окраине которой расположена кузница Хакона.

Над ним лицо. Румяное, большеглазое. Нечеловеческое. Женщина с черными косами.

– И он не назвался? – спрашивает она у кого-то.

Появляется еще одно лицо. Хакон.

– Куда там! То откроет глаза, то снова закроет, никак чары на него наслали. Не пойму. Странно все это. Не мог я на дороге его бросить, Суна, понимаешь… Не знаю, в чем дело… Словно… надо было подобрать его. Парень совсем пропал бы…

Суна кивает. Ее рука прикасается к щеке Браги, гладит. Огры смотрят на найденыша.

– Надо перенести его в дом, – говорит хозяйка.

Хакон отдает какие-то распоряжения. Подворье шумит. Браги поднимают и несут. Он не хочет открывать глаза, ему все равно. Даже когда пахнет кровом, пищей и тянет дымком от печи. Его накрывают шкурой, чтобы согреть.

– Что мы будем с ним делать, муж? – спрашивает Суна.

– Не знаю… Но он так похож на Асти…

– Я заметила. Да, похож.

– Я думал сначала, что вижу призрак, а потом…

– Я заметила, Хакон.

– Дай. – Гитад протянул руку, и Вирза вложил в нее баклажку с водкой. Полугном выпил, передернулся. Ночь стала холодной.

Баклажка перешла к Канулю, потом к Обжоре. Орк хлебнул больше других. Чародею Астенфору никто выпить не предложил.

– Почему остановились, мессир? – поинтересовался главарь четверки нарочито бодрым голосом. Кануль усмехнулся, шлепнул комара на щеке. Обычно такая интонация орка означала крайнюю степень его раздражения и ничего хорошего не сулила тому, к кому Обжора обращался.

Чародей сидел в седле и горбился, более всего напоминая старого, даже древнего колдуна из какой-нибудь сказки.

Он указал на узкий туннель – единственный поблизости свободный проход в густом кустарнике.

– Пройти можно только здесь.

– Значит, они тама? – спросил Кануль, вытягивая меч из ножен.

– Неподалеку, – ответил Астенфор. – Можете не сомневаться.

– Так едем? Пора за дело, – гаркнул Гитад.

– Погодь, – прогудел Вирза. – Сдается, мессир наш в смятении пребывает. А?

– И то верно, – сплюнул Обжора, вылупив на чародея налитые кровью зенки. – Что-то не то… Мессир, уснули или как?

Гитад глухо захихикал.

– Мы проехали силовой барьер, сотканный из чар. Это предупреждение, что колдовать здесь нельзя. Дальше… будет тяжелее. Для меня. Крепость Мечты охраняется. Особым образом.

– Каким именно? – спросил Обжора.

– Долго объяснять.

– Но меч там сдюжит? Не сдуется небось, как ваша магия, тьфу?! – проскрипел Кануль.

– Сдюжит, я полагаю. Но…

– Следовательно, – протянул Вирз, – на вашу протекцию мы не рассчитываем?