Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Капитан толково нанес обстановку на карту. Из нее следовало, что противник, совершив прорыв в полосе 192-й дивизии и имея такое огромное превосходство в силах и средствах, попытается использовать свой успех для продвижения к Дону почти строго на восток, к Голубинскому, а брешь в боевых порядках 33-й гвардейской дивизии — для нанесения еще более глубокого удара на юго-восток, то есть в нашу сторону, причем через район, где заканчивал формирование 13-й танковый корпус. Крайне необходимо было связаться с его командованием.
Я попросил полковника Кокорина лично заняться обеспечением переговоров с полковником Т. И. Танасчишиным или начальником штаба корпуса подполковником В. И. Ждановым. Однако, несмотря на всю присущую нашему главному связисту изобретательность и настойчивость, быстро сделать это он не смог. Разговор состоялся лишь после полуночи, то есть уже 24 июля. Пока же я постарался убедить Рухле предупредить Трофима Ивановича о грозящей ему с северо-запада опасности и необходимости создания обороны, но получил уклончивый ответ в том смысле, что корпусом занимается сам комфронта.
Пока шла эта работа, вернулся от Колпакчи генерал Москаленко. Было видно, что он взволнован, переполнен впечатлениями от увиденного и услышанного, так как начал говорить, не успев выйти из машины:
— Какие же у нас железные люди! Дивизионный комиссар Гуров[144] рассказал мне, что четыре бронебойщика из 33-й гвардейской стрелковой дивизии показали чудеса стойкости и воинского мастерства. Из двух противотанковых ружей они подбили 15 вражеских танков из 30 наступавших на этом участке!
Кирилл Семенович не назвал тогда их фамилий, но вскоре весть о подвиге этих храбрецов из 84-го гвардейского стрелкового полка Петра Болото, Григория Самойлова, Александра Беликова и Ивана Алейникова облетела весь фронт[145].
Затем уже в своем довольно основательно оборудованном блиндаже генерал Москаленко рассказал, что контратака, на которую Владимир Яковлевич Колпакчи возлагал столько надежд, увенчалась далеко не полным успехом. Хотя враг первоначально и был потеснен, он быстро перегруппировался, нанес новый удар и углубился в оборону армии в полосе 192-й дивизии до 8 километров, выйдя к хутору Платонов, а в полосе 33-й гвардейской — даже на 15 километров и захватил совхоз имени 1 Мая. В итоге два полка и танковый батальон дивизии Ф. А. Афанасьева были обойдены и вынуждены вести бой в изоляции от остальных сил армии, им грозило окружение.
— Но ведь оттуда рукой подать до корпуса Танасчишина, — встревожился я.
— Это еще полбеды. Трофим Иванович — стойкий боец, — ответил командарм, — но его бригады немцы могут обойти, и при существующем превосходстве врага в танках и авиации можно ждать «гостей» и на переправе против Калача. Нужно немедленно установить телефонную связь переправой, иметь там офицера штаба и предупредить комдива 131-й об усилении бдительности.
Я сообщил, что уже отдано распоряжение о создании на переправе передового наблюдательного пункта армии, где находится подполковник С. Д. Акулов с группой командиров и бойцов из охраны штаба.
Было уже далеко за полночь, и генерал Москаленко лег отдохнуть. Меня же вызвали на переговорный пункт. Наконец-то на проводе был подполковник В. И. Жданов. На мой вопрос, имеется ли в корпусе приказ о том, что он с утра вчерашнего дня находится в подчинении 1-й танковой армии, Владимир Иванович ответил:
— Об этом было устное сообщение Рухле, но недавно получено личное указание командующего фронтом о переподчинении корпуса 62-й армии. Мало этого, мы получили боевое распоряжение о нанесении контрудара совместно с 33-й гвардейской дивизией в направлении совхоза имени 1 Мая и далее на Манбйлин.
Я был настолько огорошен этим сообщением, что, посоветовавшись с Владимиром Макаровичем, решил разбудить командарма.
Кирилл Семенович со сна долго не мог уяснить суть происшедшего. Когда же понял, то побледнел от гнева и приказал немедленно соединить его с В. Н. Гордовым. Однако командующий не подошел к телефону. Рухле же сказал, что Василий Николаевич занят крайне неотложным делом.
— На каком основании у 1-й танковой отобрали 13-й танковый корпус? — резко спросил командарм. — Ведь она юридически еще В резерве Ставки. Я доложу об этом самоуправстве начальнику Генштаба!
— Это легко сделать, — не растерявшись, отозвался Иван Никифорович, — ибо вскоре он приезжает к нам на КП. По прибытии Александра Михайловича я доложу ему о вашем желании переговорить с ним.
Генерал Москаленко в сердцах бросил трубку и снова лег пать. У него была спасительная способность заснуть при любых обстоятельствах, если он приказывал себе это сделать.
Я остался в аппаратной на случай, если действительно появится возможность переговорить с А. М. Василевским. И не напрасно — вскоре раздался звонок. У аппарата был Александр Михайлович.
— Если генерал Москаленко отдыхает, не беспокойте его, когда проснется — доложите, что вопрос по 13-му корпусу будет урегулирован, он вернется в состав армии. Я сейчас разбираюсь в обстановке, она крайне опасная. Сегодня во второй половине дня Постараюсь побывать у вас в Калаче.
Весь день 24 июля мы самым внимательнейшим образом следили за развитием оперативной ситуации в полосе 62-й армии. Прежде всего, командарм поручил мне, насколько возможно, выяснить, была ли действительно крайняя необходимость вводить в бой 13-й корпус. Через начальника оперативного отдела штаба 62-й армии полковника С. М. Камынина мне удалось уточнить, что в распоряжении 62-й армии в районе хутора Лобанинский имелся 650-й танковый батальон, около Суровикина — курсантский полк, там же и на рубеже реки Лиска находились два истребительно-противотанковых артполка и два дивизиона гвардейских минометов. Но чтобы собрать эти немалые и вполне боеспособные силы в единый кулак, необходима была быстрая, четкая организаторская работа штабов фронта и армии. Само