Несколько лет Филиппа готовили к конспиративной работе, после чего он прямо из Канады, не скрываясь, прибыл в Новосибирск.

За пять лет пребывания в Академгородке Филиппу удалось не только успешно защитить кандидатскую диссертацию и собрать материалы для докторской, но и сделать карьеру. Руководство института отметило его еще в первые годы обучения в аспирантуре. Филипп, действительно, учился и работал, как заведенный, но кроме этого он обладал общительным веселым характером, играл на гитаре и неплохо пел, оказываясь душой любой компании и, наверное, все это вместе и привело к тому, что по окончании аспирантуры и защиты диссертации его оставили в институте, где он с еще большим рвением продолжил работу. Такое усердие не пропало втуне, и сейчас, через пять лет, Филипп был уже ученым секретарем института и личным референтом академика РАН Вениамина Игоревича Вахрушева – руководителя Института репродуктивной генетики.

Будучи по природе очень энергичным и дисциплинированным человеком Филипп успевал очень много. Поэтому свою официальную деятельность он довольно успешно совмещал с конспиративной работой по сбору и анализу научной информации, а также активно сотрудничал с националистами Казахстана и постоянно наблюдал за всеми проявлениями национализма в Якутии, Татарстане, Башкирии, поддерживая эти «движения» материально и идеологически. У него имелись окна на российско-монгольской и российско-китайской границах, через которые он получал посылки с литературой и другими необходимыми националистам «просветительскими» материалами. Связь с ЦРУ он поддерживал через Интернет и дипломатические каналы, благо в нынешнее время общение с иностранцами уже не так отслеживалось, как раньше.

Большую помощь в хранении контрабандных посылок из-за границы ему оказывал его двоюродный дядя – Григорий Тарасович, сын родного брата его деда. Филипп нашел его сразу же по прибытии в Новосибирск.

Отец Григория Тарасовича тоже служил в дивизии «Нахтигаль», но ему повезло меньше, чем его брату Степану, – при отступлении немцев его ранили, из-за чего он, в конце концов, попал в плен к советским войскам, и после установления личности и, главное, «деятельности», был расстрелян, как предатель Родины. Его жену вместе с двухлетним Грицьком выслали в Сибирь, где они провели много лет в ужасающих условиях на грани выживания.

Всю свою жизнь Григорий Тарасович прожил с клеймом «сына фашиста» и «эсэсовского выродка», что не могло не отложить отпечаток на его характер. С пятнадцати лет он подрабатывал в местном леспромхозе, сторонясь людей и выполняя свои обязанности с угрюмой сосредоточенностью. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, мать его умерла от туберкулеза, и он остался совсем один. В это время произошло несчастье со знакомым лесником, Парфенычем, которого сильно помял медведь, и он уже не мог один выполнять свою работу. Григорий Тарасович пришел к местному начальству и попросился в помощники к леснику. Там, посмотрев на здорового угрюмого парня, после короткого совещания согласились. Так Григорий Тарасович выбрал себе работу на долгие годы, из помощника дослужившись до лесника, когда Парфеныч состарился и умер.

Пропадая все время в лесу, Григорий Тарасович так и не женился, и прожил до пятидесяти шести лет бобылем, редко наведываясь в город. В восьмидесятом году в один из своих редких приездов в Ачинск он умудрился подхватить вирус тяжелейшего гриппа, который дал ему осложнение на руки в виде острого полиартрита. Болезнь начала бурно прогрессировать, и вскоре он получил инвалидность, которая, впрочем, не мешала ему исполнять свои обязанности. За годы лесничества он потихоньку выстроил себе в тайге хуторок, на котором поставил пасеку, прослышав, что пчелы помогают при его болячке. Живя вдалеке от людей, он перенес всю свою нерастраченную любовь и заботу на живность, проживающую у него на хуторе. А с ним вместе жили две собаки – Буян и Славка, козел Яшка, две козочки – Яруня и Мурелька[11], прозванная так за нежно-абрикосовый цвет шерстки, и несколько кур во главе с петухом Тунгусом. Григорий Тарасович их всех любил, и даже с пчелами разговаривал, как с разумными существами, дав имена пчелиным маткам во всех шестнадцати ульях. Животные тоже платили ему любовью, и надо было видеть, как он сидел на крылечке дома в окружении своего «стада», когда даже глупые куры пригревались у его бока, а Тунгус, сидя на перекладине у плеча Григория Тарасовича, осторожно расправлял клювом волосы за ухом хозяина.

Именно такую картину и застал Филипп, когда пять лет назад неожиданно нагрянул к дядьке на пасеку с приветами от заокеанской родни. Кстати сказать, что за эти годы в свите Тунгуса курочки уже не раз сменились, закончив свою жизнь в наваристом борще, зато все остальные обитатели хоть и постарели, но так и продолжали жить с хозяином, включая и голенастого Тунгуса, на которого рука Григория Тарасовича просто не поднималась.

Григорий Тарасович, привыкший к одиночеству, сначала принял племянника настороженно, но Филипп развел такую бурную деятельность, что, в конце концов, склонил расположение родственника в свою сторону. Для начала он привез ему в подарок новую рацию и раз в неделю выходил с ним на связь, спрашивая о самочувствии и не надо ли чего – лекарств, продуктов или еще чего-нибудь. Потом по случаю помог с реализацией меда, а к осени, узнав о том, что Григорию Тарасовичу тяжело ходить на лыжах – полиартрит начал поражать уже и суставы ног, подарил ему замечательный снегоход «Skeedu» с нартами.

Со временем Григорий Тарасович, не избалованный человеческим вниманием, очень полюбил племянника, отдавая ему часть скупой мужской привязанности, которую до этого дарил только своим животным. Кстати, и Филипп неожиданно для себя тоже прикипел сердцем к угрюмому старику. Видимо что-то, действительно, было в этом самом «голосе крови»…

Где-то через год, в один из приездов на хутор к дядьке, во время беседы на политические темы, Филипп слегка приоткрыл ему завесу над своей истинной деятельностью, попросив о небольшой помощи. Григорий Тарасович поразмышлял несколько дней и, видимо, не испытывая особого пиетета перед властью и государством, под которыми он жил, согласился помогать племяннику, сохраняя у себя на хуторе привезенные спецкурьером посылки с границы. Он держал их у себя до поры до времени и доставлял на снегоходе к шоссе между Новосибирском и Ачинском, куда в оговоренное время подъезжал либо сам Филипп, либо его люди из «националистического подполья».

В институте Филипп вел себя очень осторожно, в открытую нос никуда не совал, хотя был в курсе всех дел, но в институтской деятельности пока не обнаружил ничего такого, что вызвало бы интерес у его «руководства» за океаном. Но, как известно, курочка по зернышку клюет…

Получив неограниченный доступ к институтскому архиву, где он работал над диссертацией, Филипп неожиданно наткнулся в самом конце архива на стоящий за стеллажами ящик с какими-то старыми хозяйственными документами. Каково же было его удивление, когда среди этих бумаг он обнаружил наряды на довольствие, датируемые пятьдесят вторым годом, в которых были указаны фамилии и имена трех человек, по официальным сведениям расстрелянных еще в конце тридцать девятого года!.. Готовясь к отправке в Россию, Филипп хорошо изучил историю советской генетики, и знал имена практически всех, кто внес в развитие этой науки хоть мало-мальский вклад. Как человек и ученый он поражался патологической жестокости Сталина и его приближенных, расстреливавших и ссылавших ученых такого уровня, какими бы гордилась любая другая страна.