– Ладно. То бишь пара звезд способна испускать гравитационную волну.

– Да. Есть и другие источники таких волн, но важно то, что двойных звезд много – ими усеяно все небо. И у каждой пары – свое уникальное звучание, своя нота.

– Значит, если определишь эту ноту…

– Узнаешь в точности, откуда она донеслась.

– Как уникальную последовательность сигналов маяка?

– Именно так! – похвалила Ожье. – И сейчас мы переходим к самой трудной части: нужно как-то услышать нашу ноту. Гравитация – самое слабое взаимодействие во Вселенной. А уж фиксировать ее микроскопические изменения… Это почти то же самое, что и попытка расслышать шепот с другой стороны океана.

– И как же сделать это?

Ожье уже хотела рассказать, когда краем глаза уловила отблеск металла на фоне серого неба. А в следующее мгновение различила скорчившуюся высоко на трубах фигурку с миниатюрным пистолетом в пальцах, похожих на когти.

– Флойд! – вскрикнула Ожье.

Ребенок выстрелил – словно торопливо, тоненько рассмеялся. В правом плече стало горячо и больно. Она вдруг оказалась на земле, боль резко усилилась. Ожье все еще смотрела вверх, на ребенка, по-видимому совершенно не боящегося высоты. Тварь выщелкнула тонкий серповидный магазин из рукояти и вставила другой.

Флойд выхватил пистолет, взял его двумя руками, прицелился, щурясь.

– Убей гаденыша! – выкрикнула Ожье, кривясь от боли.

Он выстрелил. Пистолет дернулся в руках, пуля визгнула, попав по нижнему скосу трубы. Ребенок тоже прицелился.

Флойд выстрелил еще дважды. И попал не в трубу.

Тварь опрокинулась, полетела вниз, пронзительно вереща, нелепо размахивая тонкими руками и ногами. Ударилась, подпрыгнула, ударилась снова и осталась лежать неподвижно.

Это оказался мальчик.

Флойд развернулся, осматривая окрестности. Ожье приподнялась на левом локте, потрогала рану. На пальцах осталась кровь – но не так уж много. И все равно казалось, будто в плече ворочают раскаленную кочергу. Верити потянулась за спину, тронула – под лопаткой было мокро от крови.

– Похоже, он был один, – сказал Флойд, присев рядом на корточки.

– Умер?

– Умирает.

– Нужно поговорить с ним!

– Не суетись, ладно? Малышка, тебя подстрелили. Сейчас о другом надо думать.

– На спине выходная дыра. Меня прошило насквозь.

– Но ты же не знаешь, сколько пуль в тебя попало. А может, они разрывные? Нужно к врачу, и как можно скорее.

Она оттолкнулась здоровой рукой, дрожа, встала. Дитя войны лежало неподвижно в луже крови, тихо всхрипывая, повернув голову в сторону врагов. Глаза были еще открыты.

– Тот самый мальчишка, что пырнул официанта на Северном вокзале, – определила Ожье.

– Может быть.

– Я хорошо рассмотрела его лицо. Наверное, выследил нас.

Она подковыляла к мальчику, пинком отбросила оружие. Тварь повернула голову, чтобы не упустить их из поля зрения. Губы растянулись в нелепой ухмылке, с пепельно-серых губ закапала кровь. Шевельнулся черный язык – дитя войны пыталось заговорить.

Ожье надавила каблуком на шею ребенку, радуясь тому, что не отломала каблуки.

– Говори! – приказала она. – Скажи, мразь, какого черта вы строите резонансную гравитационную антенну в тысяча девятьсот пятьдесят девятом и как это связано с «серебряным дождем»?

Черный язык задрожал, задергался, будто пойманный навозный червь, из глотки вырвалось хриплое бульканье.

– Может, лучше убрать каблук с его шеи? – спросил Флойд.

Ожье нагнулась и подняла чужое оружие, напомнив себе, что там полная обойма и дитя войны выпустило бы ее, если бы не свалилось, подстреленное, с трубы.

– Ты, сморщенный кусок дерьма, отвечай мне! Я хочу знать, почему умерла Сьюзен! Зачем вы убивали людей? Для чего вам, подонкам, понадобился «серебряный дождь»?

– Слишком… поздно, – произнесло дитя, выплевывая слова вместе с кровью и желчью. – Совсем… поздно.

– Да? Тогда почему же вы так стараетесь остановить любого унюхавшего вашу вонь?

– Верити, мы поступаем… правильно, – выдохнул мальчик. – Ты знаешь сама… в глубине души. – Дитя войны закашлялось, брызнув кровью ей в лицо. – Эти люди не должны существовать. Три миллиарда точек на старом фото… Пиксели. Вот они кто – пиксели. Отойди на шаг, и они сольются в аморфную массу.

Она вспомнила сон о «серебряном дожде», падающем на Елисейские Поля, о хороших людях, встающих, думающих, что все прошло и впереди – прекрасное будущее. Она подумала о том, как страшно ошиблись эти люди и как она пыталась предупредить их. Вспомнила маленького барабанщика, ступающего среди костей.

Накатила дурнота. Ожье вдруг ощутила себя замерзшей и слабой.

Она нажала на спусковой крючок, а после опустилась на колени, и ее вырвало.

Флойд обнял ее за плечи, помог встать и осторожно увел от кровавого месива.

– Это был не ребенок! – всхлипнула она. – Это вещь, живое оружие!

– Меня убеждать не надо. Давай-ка уйдем отсюда поскорее, пока наша стрельба не привлекла внимания. Тебя нужно доставить в больницу.

– Нет! Меня нужно доставить в Париж. Сейчас это самое важное.

Флойд стоял в телефонной будке у Северного вокзала. Было утро вторника. Голова болела по-прежнему. И Ожье, и Флойд были ранены, но не хотели посвящать в свои беды чужих, пусть сколь угодно доброжелательных, и потому путешествие из Берлина в Париж оказалось тягостным. Были и особо неприятные моменты, когда пограничники проверяли документы и путешественники сидели затаив дыхание. Флойд сомневался в том, что его раны заслуживали особого внимания, но очень тревожился об Ожье. Она осталась в зале ожидания, перебинтованная, сонная и вялая, но упорно не желающая идти к врачу.

– Мальо слушает, – сказали в трубке.

– Инспектор? Это Венделл Флойд. Вы можете говорить?

– Конечно. Кстати, я как раз и хотел побеседовать с тобой. Ты где был? Никто не знает, куда ты подевался.

– Месье, я был в Германии и только сейчас вернулся. Я почти без денег и звоню из автомата.

– Почему не из своего офиса?

– Наверное, оттуда было бы небезопасно.

– Умный мальчик, – похвалил Мальо. – Ну так я начинаю. Я быстро. Ты ведь знаешь про мою операцию на Монруже? Ту, против контрафакта? Представь, у нас интересное событие: плавунчик.

– Пардон?

– Флойд, это тело, плавающее лицом вниз в затопленном подвале одного из тех складов, где мы нашли подпольную фабрику. Утопленника опознали: некий месье Риво. Криминалисты говорят, что он пробыл в воде три-четыре дня, не больше.