В полной тишине Хоп шумно откашлялся и прочитал копию приговора, вынесенного сэру Фрэнсису судом компании. Он отчаянно заикался, но в конце положил документ на стол и выкрикнул:

– Видит Бог, капитан Кортни, мне хочется оказаться за сотню лиг от этого места! Я не для этого нанимался в компанию! Умоляю, не сопротивляйтесь допросу!

Сэр Фрэнсис ничего не ответил, он просто решительно посмотрел в глаза Неторопливому Яну. Хоп снова взял пергамент, и его голос дрогнул, когда он прочитал:

– Вопрос первый: известно ли пленнику Фрэнсису Кортни, где находится груз, исчезнувший с галеона «Стандвастигхейд», хотя он должен был там находиться по судовой декларации?

– Нет, – ответил сэр Фрэнсис, все так же глядя в желтые глаза перед собой. – Пленный ничего не знает об упомянутом вами грузе.

– Умоляю вас передумать, сэр! – хрипло прошептал Хоп. – Я в трудном положении. У меня расстройство желудка.

Для людей, находившихся на продуваемых ветром строительных лесах, часы протекали мучительно медленно. Все то и дело оглядывались на маленькую незаметную дверь под крыльцом арсенала. Оттуда не доносилось ни звука, там не было заметно никакого движения… и вдруг, уже в середине холодного утра, когда снова полил дождь, эта дверь резко распахнулась и во двор выскочил Якобс Хоп. Он, спотыкаясь, подбежал к коновязи для офицерских лошадей и повис на одном из железных колец, словно ноги его не держали. Ему, похоже, было наплевать на людей вокруг, он просто стоял, тяжело дыша, как человек, которого только что вытащили из воды.

Все работы на стенах тут же остановились. Даже Хьюго Бернард и его надсмотрщики подавленно замерли, глядя вниз на несчастного маленького клерка. А Хоп под общими взглядами согнулся пополам, и его вырвало. Он отер губы тыльной стороной ладони и бросил по сторонам дикий взгляд, словно ища путь к бегству.

Потом, оторвавшись от коновязи, он помчался через двор и вверх по лестнице, к комнатам губернатора. Один из стражей в верхней части лестницы попытался остановить его, но Хоп закричал:

– Я должен поговорить с его превосходительством!

И рванул мимо стражника.

Он без доклада влетел в приемную губернатора. Ван де Вельде сидел во главе длинного полированного стола. Четверо бюргеров из города сидели по обе стороны стола, и губернатор смеялся каким-то их словам.

Но смех замер на его жирных губах, когда на пороге возник дрожащий Хоп со смертельно бледным лицом, с полными слез глазами. Его башмаки были перепачканы рвотой.

– Да как вы посмели, Хоп?! – прогремел ван де Вельде, поднимая над креслом свою тушу. – Как вы посмели вот так ворваться сюда?

– Ваше превосходительство, – забормотал Хоп, – я не могу этого делать! Я не могу вернуться в ту комнату! Прошу, не настаивайте! Пошлите туда кого-нибудь другого!

– Вернитесь туда немедленно! – приказал ван де Вельде. – Это ваш последний шанс, Хоп! Предупреждаю: вы будете исполнять свой долг как мужчина или вы поплатитесь!

– Вы не понимаете… – Теперь Хоп уже рыдал, не скрываясь. – Я не могу! Вы же не представляете, что там творится! Я не…

– Вон! Немедленно уходите или с вами обойдутся так же!

Хоп медленно попятился, а ван де Вельде продолжал орать ему вслед:

– Закройте за собой дверь, червяк!

Хоп, спотыкаясь, как слепой, прошел обратно через двор, и по его лицу текли слезы. Перед маленькой дверью он остановился, явно собираясь с силами. Потом вошел внутрь и исчез из вида молчаливых наблюдателей.

В середине дня дверь снова открылась, и во двор вышел Неторопливый Ян. Он, как всегда, был в темном костюме и широкополой шляпе. На лице его царила безмятежность, когда он неспешной и ровной походкой выходил за ворота замка и удалялся по дорожке через свой сад, к резиденции.

Еще несколько минут – и из арсенала выбежал Хоп, устремившийся к главному зданию. Через несколько минут он вернулся вместе с хирургом компании, тот держал в руках свой кожаный баул; они вместе скрылись под арсеналом.

Прошло много времени, прежде чем хирург вышел и что-то коротко сказал Мансееру и его солдатам, топтавшимся у двери.

Сержант отсалютовал и вместе с солдатами спустился вниз. Когда они появились снова, с ними был сэр Фрэнсис. Он не мог идти без посторонней помощи, а его руки и ноги были обмотаны бинтами. Но сквозь повязки уже выступили красные пятна.

– Ох, милостивый Иисус, они же его убили… – прошептал Хэл, когда его отца потащили через двор; ноги сэра Фрэнсиса волочились по земле, голова болталась.

Как будто услышав его слова, сэр Фрэнсис поднял голову и посмотрел на сына. А потом крикнул высоким чистым голосом:

– Хэл, помни свою клятву!

– Я люблю тебя, отец! – закричал в ответ Хэл, задыхаясь от горя.

Бернард тут же ударил его хлыстом по спине:

– Вернись к работе, ублюдок!

Когда этим вечером цепочка осужденных тащилась вниз по лестнице мимо двери камеры сэра Фрэнсиса, Хэл остановился и негромко произнес:

– Я молю Господа и всех Его святых, чтобы они защитили тебя, отец!

Он услышал, как тот повернулся на шелестящем соломенном матраце, а потом, после долгой паузы, до юноши донеслось:

– Спасибо, сын мой. Господь дарует нам силы выдержать то, что ждет нас впереди.

Сквозь жалюзи окна своей спальни Катинка наблюдала за тем, как высокая фигура Неторопливого Яна медленно идет со стороны плаца. Он скрылся из поля ее зрения за каменной стеной в конце лужайки, и Катинка поняла, что палач возвращается домой. Она половину дня ждала его возвращения и уже теряла терпение. Быстро надев шляпку и окинув себя взглядом в зеркале, она осталась недовольна. Высвободив прядь волос, Катинка аккуратно уложила ее на плече, потом улыбнулась своему отражению и вышла из комнаты через небольшую дверь в задней части веранды.

Она прошла по мощеной дорожке под голыми, черными виноградными лозами, укрывавшими перголу, потерявшими последние листья под напором зимних штормов.

Коттедж Неторопливого Яна стоял на краю леса. Не было ни единого человека, даже самого низкого положения, кто захотел бы жить с ним по соседству. Дойдя до домика, Катинка увидела, что передняя дверь открыта, и вошла в нее без стука, не заколебавшись ни на секунду. Единственная комната этого дома оказалась пустой, как келья отшельника. Пол был усеян вороньим пометом, а в воздухе пахло застоявшимся дымом и золой из открытого очага. Простая кровать, единственный стол и стул составляли всю обстановку.

Катинка остановилась в центре комнаты, но потом услышала плеск воды на заднем дворе и пошла на звук.

Неторопливый Ян, обнаженный до пояса, стоял у корыта с водой. Черпая воду из корыта кожаным ковшом, он выливал ее себе на голову.

Палач посмотрел на Катинку; вода стекала с его мокрых волос на грудь и руки. Под кожей палача играли крепкие мускулы, как у профессионального борца или, подумала вдруг Катинка, как у римского гладиатора.