Едва они спустились в ресторан, как оказались в окружении целой толпы. Один человек принял у Уилла пальто и шляпу, другой взял накидку Фионы. Важные персоны, сновавшие туда и сюда, останавливались, чтобы поболтать с Макклейном. Казалось, он знал тут всех. Не прошло и нескольких минут, как Фиона и Мэри познакомились с мэром, примадонной Аделиной Патти, Марком Твеном, Уильямом Вандербилтом, архитектором Стэнфордом Уайтом и скандально известной сторонницей свободной любви, адвокатом Викторией Вудхалл. «Дельмонико» был плавильной печью, где происхождение ничего не значило. Какая разница, когда ты нажил свое состояние, вчера или двести лет назад? Политик, актер, звезда эстрады, аристократ имели тут равные права; если можешь заплатить за обед, добро пожаловать. Едва Фиона подумала, что здесь, похоже, собрался весь Нью-Йорк, как Уилл спросил:

— Дамы, вы умеете делать реверанс?

— Реверанс? Здесь присутствует королева?[51] — пошутила Фиона.

— Королевы нет, но есть ее сын.

Спустя несколько секунд он коротко поклонился, а потом тепло пожал руку тучному лысому мужчине со светлыми глазами навыкате и остроконечной седой бородкой. Фиона попросила Уилла представить ее и вдруг поняла, что смотрит на принца Уэльского, наследника английского престола Альберта Эдуарда. Они с Мэри обменялись испуганными взглядами. Реверансу Мэри получился вполне приемлемый, и Фиона постаралась изобразить нечто подобное. Вышло неуклюже, но казалось, что принц этого не заметил. Он поцеловал Фионе руку и извинился; к сожалению, он уже пообедал, а то пригласил бы ее к столу. Потом подошел ближе, сказал, что лондонское произношение не спутаешь ни с каким другим, и спросил, почему прекрасную английскую розу пересадили в другую почву. Фиона ответила, что приехала в Нью-Йорк с целью нажить состояние и заняться чайным бизнесом.

— Серьезно? — спросил принц. — Как необычно! Но в наше время молодые женщины готовы ко всему, верно? Надеюсь, вы сможете научить этих янки разбираться в чае. То, что подают в здешних ресторанах, просто ужасно.

— Это потому что вы еще не пробовали мой чай, сэр. Завтра я пришлю вам образец нашей продукции. А заодно корзинку печенья с черной смородиной, домашний клубничный джем, сливки и фирменный фруктовый торт миссис Мунро. Тогда вы сможете устроить настоящий файф-о-клок, вместо того чтобы пить здешнюю бурду.

Сама Фиона не понимала этого, но ее слова были неслыханной дерзостью. Купцы не имели права предлагать свои товары будущему монарху. Но она понятия не имела о существовании королевского этикета и не догадывалась, что нарушает его. Ее предложение было сделано от чистого сердца. Принц, для которого хорошенькое личико было дороже соблюдения светских приличий, понял это и пришел в восторг.

— С превеликим удовольствием, мисс Финнеган, — ответил он. — Я живу в отеле «Пятая авеню».

— Договорились.

Когда принц ушел, Уилл покачал головой.

— Вы неподражаемы! — со смехом сказал он.

— Кто, я? Почему?

— Держу пари: если я начну искать в словаре слово «купец», там будет ваш портрет.

— По-моему, это было почти нахальство… — пробормотала Мэри.

Фиона вздернула подбородок:

— Принцу требовался приличный чай. Это было самое меньшее, что я могла для него сделать.

— Надеюсь, у вас достаточно его запасов, — сказал Уилл. — Если станет известно, что принц Уэльский пьет «ТейсТи», вас завалят заказами. Я не шучу.

— Откуда это станет известно? Меня слышали только вы с Мэри.

— Из газет. При вашем разговоре с его высочеством присутствовали по крайней мере два репортера. Это только те, кого я заметил. Один из них — Питер Хилтон, главный распространитель городских сплетен. Так что собирайтесь с силами.

— Ваш столик готов, мистер Макклейн. Можете его занять, — сказал метрдотель.

Уилл пропустил Фиону и Мэри вперед. Оказавшись в столовой, Фиона пыталась не пялиться по сторонам и смотреть только на спину метрдотеля, но это было невозможно. Не успела девушка переступить порог, как зал покорил ее своим великолепием. Хрустальные люстры, алые обои ручной выделки, роскошные шелковые шторы… Пламя газовых светильников отражалось в огромных позолоченных зеркалах, серебряных вилках, хрустальных бокалах и бриллиантовых колье на белых шеях. Со всех сторон доносились обрывки дружеских разговоров и смех, перемежавшиеся стуком вилок о фарфор и звоном бокалов.

Она чувствовала на себе взгляды — восхищенные мужские и оценивающие женские — и была уверена, что людям не нравятся ее платье или прическа. Скромная девушка не сознавала собственной красоты и думала, что на нее смотрят неодобрительно. Она не чета этим людям в дорогой одежде. Так же как не была четой нарядной Милли Питерсон. Фиона украдкой покосилась на женщин за соседними столиками, которых окутывали целые ярды яркого шелка и тафты, украшенные рюшами, плиссировкой, вышивкой, оборками, складками и воланами.

В изящных мочках горели самоцветы размером с монету, а с белоснежных бюстов, подпертых изделиями из тонкого французского батиста и китового уса, низвергались потоки жемчугов.

Ник настоял на том, что наряд Фионы будет простым и неброским. На девушке было платье из креп-жоржета цвета слоновой кости с рукавами фонариком, аметистовым поясом и подолом, на котором был вышит целый каскад пурпурной сирени. Струящийся шелк делал ее похожей на гибкое и воздушное сказочное существо, по сравнению с которым почти все присутствовавшие в зале женщины казались коровами, завернувшимися в портьеры.

Корсета на Фионе не было; девушка никогда их не носила. После покупки платья Мэри заставила ее примерить один в отделе белья универмага «Мейси». Но корсет так кололся, впивался в тело и не давал дышать, что Фиона оставила его в примерочной. Хлопчатобумажные лифчик и трусики до сих пор служили ей верой и правдой и будут служить впредь. Кроме того, по ее мнению, грудь должна была находиться там, где ей и положено, а не под подбородком.

Ее единственным украшением стали жемчужные сережки, взятые из шкатулки покойной тети. В волосах не было ни перьев, ни алмазных веточек. Только пучок малиновых роз, которые Алек сорвал с одного из своих кустов. Когда она дерзко и весело шла по проходу, ее яркое и необычное лицо, свежее и открытое, как анютины глазки, приковывало к себе все взоры. Внезапно женщины почувствовали, что на них слишком много бриллиантов, что их прически слишком замысловаты, а платья слишком вычурны. Мужчины шептали друг другу: «Кто это с Макклейном?» Она напоминала чистый бриллиант, красоте которого вредит слишком богатая оправа.

Фиона была до того заворожена окружающим, что не понимала намерений метрдотеля. Этот человек прошел через все помещение, но останавливаться, похоже, не собирался. Сбитая с толку девушка повернулась к Макклейну.