– Я была уверена, что вы так подумаете, – сказала Ксавьер. – Я была уверена. – Она стиснула зубы, и по ее щекам скатились две исступленные слезы.

– Потому что вы знали, что это правда, – продолжал Пьер. – Я сам скажу вам, что произошло. Когда я заставил вас признать вашу страшную ревность, вы дрожали от ярости; вы признали бы в себе любую низость, но при условии, что это останется в тени; вас привело в замешательство, что все ваше кокетство оказалось напрасным и не сумело скрыть от меня суть вашей душонки. От людей вы требуете лишь одного – бездушного восхищения, любая правда вас оскорбляет.

Франсуаза смотрела на него с опаской, ей хотелось остановить его; казалось, его подхлестывают собственные слова, он терял спокойствие, суровость на его лице была уже не наигранной.

– Это очень несправедливо, – сказала Ксавьер. – Я сразу перестала вас ненавидеть!

– Да нет, – возразил Пьер. – Надо быть наивным, чтобы этому поверить. Вы никогда не переставали; вот только чтобы сполна предаться ненависти, следует быть менее безвольной, чем вы; ненавидеть – это утомительно, вы дали себе маленькую передышку. Вы были спокойны, вы прекрасно знали, что, как только вас это устроит, вы вновь обретете всю свою злобу, и поэтому вы забыли о ней на несколько часов, поскольку вам хотелось, чтобы вас целовали.

Лицо Ксавьер перекосилось.

– У меня не было ни малейшего желания, чтобы вы меня целовали, – в ярости сказала она.

– Возможно, – согласился Пьер. Он криво улыбнулся. – Но вам хотелось, чтобы вас целовали, а я был рядом. – Он смерил ее с ног до головы взглядом и продолжал шкодливым тоном: – Заметьте, я не жалуюсь, целовать вас приятно, я остался доволен, вы – тоже.

Ксавьер перевела дух, она смотрела на Пьера с таким неподдельным ужасом, что казалась почти умиротворенной, и лишь безмолвные слезы опровергали истерическое спокойствие ее черт.

– То, что вы говорите, отвратительно, – прошептала она.

– Что может быть отвратительней вашего поведения, – резко ответил Пьер. – Все ваши отношения со мной были лишь ревностью, гордыней, коварством. Вы не успокоились бы, пока не подчинили бы меня себе. Дружеские чувства ко мне вы опять-таки испытывали лишь со свойственной вам инфантильной односторонностью, от досады вы пытались поссорить меня с Жербером; потом вы ревновали к Франсуазе, не боясь навредить вашей дружбе с ней; когда я заклинал вас сделать усилия, чтобы построить с нами человеческие отношения, без эгоизма и капризов, вы не нашли ничего лучше, чем возненавидеть меня. И под конец, с сердцем, полным этой ненависти, вы упали в мои объятия, поскольку нуждались в ласках.

– Вы лжете, – сказала Ксавьер. – Вы все выдумываете.

– Почему вы меня поцеловали? – продолжал Пьер. – Ведь не для того, чтобы доставить мне удовольствие. Это предполагало бы великодушие, ни капли которого никто никогда у вас не замечал. Впрочем, этого я у вас и не просил.

– Ах, как я сожалею об этих поцелуях! – сквозь зубы произнесла Ксавьер.

– Я это допускаю, – с ядовитой улыбкой сказал Пьер. – Вот только вы не сумели от них отказаться, потому что никогда ни в чем не умели себе отказывать. В ту ночь вам хотелось ненавидеть меня, однако моя любовь по-прежнему имела для вас цену. – Он пожал плечами. – Подумать только, такую непоследовательность я мог принять за сложность души!

– Я хотела быть вежливой с вами, – сказала Ксавьер.

Она старалась его задеть, но уже не контролировала свой голос, в котором дрожали рыдания. Франсуазе хотелось прекратить эту расправу: уже было довольно, Ксавьер не сможет противостоять Пьеру. Но тот упорствовал, теперь он пойдет до конца.

– Такая вежливость далеко заводит, – отвечал он. – Правда в том, что вас отличает беззастенчивое кокетство; наши отношения продолжали вам нравиться, поэтому вы хотели сохранить их в неприкосновенности, оставляя за собой возможность ненавидеть меня исподтишка. Я прекрасно вас знаю, вы даже не способны на обдуманные действия, вы сами попадаетесь на собственное плутовство.

Ксавьер усмехнулась.

– Легко возводить впустую такие прекрасные конструкции. В ту ночь я вовсе не была такой пылкой, как вы говорите, а с другой стороны, я не испытывала к вам ненависти. – Она с большей уверенностью взглянула на Пьера, должно быть, ей стало казаться, что его утверждения не имеют под собой никаких фактов. – Это вы придумали, что я вас ненавижу, поскольку вы всегда выбираете самое скверное толкование.

– Я говорю не впустую, – сказал Пьер тоном, в котором сквозила угроза. – Я говорю то, что знаю. Вы меня ненавидели, не имея смелости так думать в моем присутствии; как только вы со мной расстались, от злости на свою слабость вы сразу же стали искать отмщения, но в своей трусости вы опять-таки были способны лишь на тайное отмщение.

– Что вы хотите сказать? – спросила Ксавьер.

– Задумано было неплохо. Я, не сомневаясь, продолжал бы вас обожать, а вы принимали бы знаки моего почитания, вместе с тем осмеивая меня, ведь только такого рода победой вы можете наслаждаться. Беда в том, что вы слишком беспомощны, чтобы преуспеть в прекрасной лжи. Вы считаете себя очень ловкой, однако ваши хитрости шиты белыми нитками, вас видно насквозь, вы даже не умеете предпринять элементарные меры предосторожности, чтобы скрыть свое предательство.

Мерзкий страх отразился на лице Ксавьер.

– Я не понимаю, – проговорила она.

– Вы не понимаете? – сказал Пьер.

Наступило молчание. Франсуаза бросила на него умоляющий взгляд, но в эту минуту он не питал к ней дружеских чувств; если даже он вспомнит о своем обещании, то без колебаний сознательно отречется от него.

– Уж не думаете ли вы заставить меня поверить, что случайно привели Жербера к себе? – сказал Пьер. – Вы нарочно напоили его, потому что хладнокровно решили переспать с ним, чтобы отомстить мне.

– Ах, вот как! – воскликнула Ксавьер. – Вот какие гнусности вы можете вообразить!

– Не берите на себя труд отрицать, – сказал Пьер. – Я ничего не воображаю, я знаю.

Ксавьер смотрела на него с хитрым и торжествующим видом безумной.

– Вы осмелитесь утверждать, что Жербер придумал эту гадость?

И снова Франсуаза молча обратила к Пьеру отчаянный призыв. Не мог он так сурово изобличить Ксавьер, не мог обмануть простодушное доверие Жербера. Пьер заколебался.

– Естественно, Жербер ничего не говорил мне, – сказал он наконец.

– Тогда что же? – продолжала Ксавьер. – Вот видите…

– Но у меня есть глаза и уши, – сказал Пьер. – И при случае я ими пользуюсь. Смотреть в замочную скважину несложно.

– Вы… – Ксавьер схватилась рукой за шею, горло ее раздулось, словно она вот-вот задохнется. – Вы не сделали этого?

– Нет! Я постеснялся бы! – усмехнулся Пьер. – Но с такими, как вы, все средства допустимы.