Когда в начале февраля генерал добрался до Лондона, многие горожане требовали «свободного парламента». Это означало убрать «Охвостье» и вернуться к должным образом избранной власти, чистку которой произвел полковник Прайд одиннадцать лет назад. Парламент отреагировал, приказав Монку вступить в город, чтобы восстановить общественный порядок и арестовать главных оппонентов. 9 февраля Монк подчинился. Он снес все городские ворота, опускающиеся решетки, столбы и цепи, которые олицетворяли неприступность города. Лондонцы решили, что их предали, и впали в ужас и смятение. Возможно, Монк намеренно продемонстрировал, как далеко зайдет парламент, чтобы защитить свою власть, и таким образом хотел привлечь людей на свою сторону, но определенно сказать это затруднительно.

Однако два дня спустя непостижимый Монк написал «Охвостью» письмо с приказом самораспуститься и потребовал новых выборов. Эффект послания оказался незамедлительным и мощным: согласно памфлетисту Роджеру Лестрейнджу, люди «на каждой улице во множестве разводили большие праздничные костры, в каждой церкви звонили в колокола и раздавалось столько радостных восклицаний, что трудно описать». На каждом перекрестке жарили куски охвостья коровьих туш; охвостья привязывали к палкам и носили по улицам; на Ладгейт-Хилл большое охвостье крутили на вертеле. Пипс сообщал, что мальчишки «вместо “поцелуй меня в зад” теперь кричат “поцелуй меня в парламент”, настолько широкое и глубокое презрение заслужило “Охвостье парламента”…». Десять дней спустя Монк пошел кратчайшим путем, допустив до заседаний всех членов «Долгого парламента», которых ранее исключили. Это были по большей части пресвитериане, их и исключили именно за желание договориться с Карлом I.

Восстановленный состав парламента тут же решил ликвидировать все акты, принятые после «Прайдовой чистки», в частности вернуть себе власть пойти на соглашение с королем. Ламберта отправили в Тауэр вместе с другими деятелями предыдущего режима. 6 марта Пипс отметил, что «теперь все без страха пьют за здоровье короля, тогда как раньше человек решался на это только втайне».

Карл II по-прежнему пребывал в сомнениях. Он не был уверен в намерениях Монка и боялся, что генерал еще может объявить себя лорд-протектором; существовала также вероятность, что Ричарда Кромвеля попросят вернуться на прежний пост. Соратники короля не доверяли Монку и полагали, что он будет говорить одно, а делать другое. Король столько раз обманывался, что теперь ему оставалось только ждать. Если же он выступит преждевременно, то может погубить все дело. Монку и самому требовалось действовать очень осторожно. Если генерал и предполагал, что реставрация монархии будет лучшим из возможных исходов дела, пока он не мог полностью отвечать за настроения народа. Нужно было сохранить единство армии, не допустив отчуждения тех, кого еще называли «солдатами содружества». Монк не хотел, чтобы на этом этапе его заподозрили, что он, так сказать, «носит короля в своем сердце». Пару месяцев спустя говорили о том, что Монк принял решение либо своими руками вернуть короля на престол и получить за то все надлежащие почести, либо не допустить возвращения Карла.

В середине марта 1660 года парламент самораспустился и подготовил страну к новому собранию в следующем месяце. Работа «Долгого парламента» наконец завершилась после девятнадцати лет правления, пусть с перерывами и разными происшествиями. В том же месяце известного сторонника монархии сэра Джона Гренвилла тайно доставили в Сент-Джеймс для секретного разговора с Монком. Генерал не хотел ничего доверять бумаге, но через посредника намекнул Гренвиллу, что хорошо бы королю прислать ему письмо с изложением намерений роялистской партии. Монк будет считать его обязательством и в нужный момент раскроет содержание письма. С помощью этой уловки он сможет облегчить королю путь в Англию. При следующей встрече по сему секретному делу Гренвилл вручил генералу письмо от Карла, в котором король предлагал Монку высокий пост в королевской администрации. Генерал ответил, что всегда намеревался восстановить Карла на троне. Каковы бы ни были точные обстоятельства, ясно, что король и генерал пришли к взаимопониманию.

В начале апреля в Нидерландах, в своей временной резиденции в городе Бреда, король издал декларацию. Нет сомнений, что во время секретных переговоров он обсудил с Монком его пожелания и предложения. В Бредской декларации Карл пообещал амнистию всем, кто присягнет короне, за исключением тех, кто голосовал за казнь короля. Это был единственный способ положить конец обсуждению наследия гражданской войны. Среди других положений документа было обещание религиозной терпимости ко всем мирным христианам. Только так можно было разрешить распри между англиканами, пресвитерианами и сектантами. Однако окончательное решение король оставил за парламентом. Многие посчитали это жестом примирения, но он также означал, что теперь именно парламент, а не король будет отвечать за последствия.

Итак, все было готово, ожидался первый за почти двадцать лет по-настоящему избранный парламент. Его назвали Конвентом, поскольку теоретически нельзя было созывать парламент без королевского приказа по этому поводу. Скоро стало понятно, что в составе собрания присутствует много людей роялистских убеждений: в Вестминстер вернулись друзья короля. Декларацию Карла зачитали обеим палатам парламента, она вызвала всеобщее воодушевление. Утром 1 мая палата лордов, в которую по приказу генерала Монка снова включили многих пэров роялистских настроений, объявила, что «согласно древним основным законам нашего королевства правительство составляют, как и должно быть, король, лорды и общины». Палата общин одобрила это решение в середине дня. Теперь практически все считали, что устойчивое парламентское правление может быть установлено только при королевской власти. Республика осталась в прошлом, устремления армии потерпели крах.

В Майский день по всей стране ставили некогда запрещенные майские деревья, украшенные шесты. Когда вице-канцлер и жезлоносцы Оксфордского университета попытались спилить дерево, установленное у гостиницы «Медведь», толпа напала на них и заставила отступить. Пипс сообщал, что «вчера весь день в Лондоне было большое празднество, ночью наблюдалось как никогда много праздничных костров, колокольного звона, люди на улицах, стоя на коленях, пили за здоровье короля, что, как мне кажется, несколько чересчур».

Карл II переехал в Гаагу, где шесть членов палаты лордов и двенадцать человек из палаты общин получили его аудиенцию. Они передали покорнейшее приглашение и просьбу парламента к Его Величеству вернуться и взять управление королевством в свои руки. Они также вручили ему 50 000 фунтов стерлингов на дорожные расходы. Затем вперед выступили четырнадцать лондонцев и передали ему еще 10 000. В прошлом город не поддерживал роялистов, так что это покаяние было приятным вдвойне. Король сказал горожанам, что испытывает особую любовь к Лондону как месту своего рождения и жалует в рыцари всех его граждан.

Карл отплыл в Англию 24 мая на борту судна, недавно получившего название «Принц». Рано утром 26 мая он прибыл в Дувр, где, сойдя на берег, встал на колени, чтобы вознести благодарение небу. Монк ожидал его коленопреклоненным. Мэр Дувра преподнес Карлу Библию, и тот принял подарок, сказав, что «вот то, что он любит превыше всего на свете». Простим ему, пожалуй, попытку сыронизировать.