(А. Аврех)

Выделим главное:

— Крестьянин выходил из общины, то есть получал землю в частную собственность — больше его землю уже не делили.

— В результате многочисленных общинных переделов возникла такая чересполосица, что ум за разум заходил. Разумеется, в этом случае об использовании каких‑то технических средств[92]и речи быть не могло, даже если кто‑то и имел деньги их приобрести. Реформа эту проблему снимала.

Правда, частная собственность на землю ограничивалась.

Нельзя было передать лицу иного сословия, заложить в любом банке, кроме Крестьянского, продать за личные долги. Завещана она могла быть только по обычаю, то есть близким родственникам. Кроме того, по настоянию правительства в разгар прений по указу была внесена и принята 56–я статья, ограничивавшая покупку земли шестью наделами в одни руки.

Столыпину были нужны «крепкие крестьянские хозяйства», а не скупка земли спекулянтами.

«Важными инструментами разрушения общины и насаждения мелкой личной собственности были Крестьянский банк и переселение. Еще в августе 1906 г. банку для продажи крестьянам были переданы удельные земли и часть казенных земель. Но свой главный земельный фонд банк создавал за счет скупки помещичьих земель, которые он потом дробил и пускал в продажу как отдельным крестьянам, так и разным земельным объединениям. В короткое время Крестьянский банк стал крупнейшим земельным собственником. Помещики охотно продавали ему свои имения, поскольку в задачу банка входило также поддержание высоких цен на дворянские земли. Условия продажи были достаточно жесткими — за просрочку платежей земля у покупщика отбиралась и возвращалась банку для новой продажи».

(А. Аврех)

С переселением тоже всё понятно. Кто‑то из крестьян землю купит, кто‑то ее продаст — а куда ему после этого деваться? Тогдашние города столько людей поглотить не могли, до «строек коммунизма» было далеко. Ну, так в Сибирь можно переселиться.

Смысл реформы очевиден. Создать в деревне слой «крепких хозяев», которым бунтовать просто незачем. В особом секретном журнале Совета министров от 13 июня 1907 года говорилось:

«Крепкое, проникнутое идеей собственности, богатое крестьянство служит везде лучшим оплотом порядка и спокойствия; и если бы правительству удалось проведением в жизнь своих землеустроительных мероприятий достигнуть этой цели, то мечтам о государственном и социалистическом перевороте в России раз навсегда был положен конец… Но столь же неисчислимы были бы по огромной важности своей последствия неудачи этой попытки правительства осуществить на сотнях тысяч десятин принятые им начала землеустройства. Такая неудача на многие годы дискредитировала бы, а может быть, и окончательно похоронила бы все землеустроительные начинания правительства, являющиеся ныне, можно сказать, центром и как бы осью всей нашей внутренней политики. Неуспех вызвал бы всеобщее ликование в лагере социалистов и революционеров и страшно поднял бы престиж их в глазах крестьян».

Дебаты и результаты

Обсуждение указа началось в Думе 23 октября 1908 года — спустя два года после того, как он вошел в жизнь и уже при III Думе. В ней дворяне, составлявшие менее 1 % населения, получили 178 депутатских мест, или 43 % их общего числа.

Столыпинская аграрная реформа вызвала большой шум по всему политическому спектру. Левые, разумеется, злились — у них в очередной раз пытались увести социальную базу. Ленин назвал свою работу на эту тему «Последний клапан». Имеется в виду предохранительный клапан в паровой машине, который может «выпустить пар» и предотвратить взрыв при избыточном давлении. По мнению Ленина, других шансов, кроме столыпинской реформы, у правительства уже не имелось. Он писал:

«В истории бывали примеры успеха подобной политики. Было бы пустой и глупой демократической фразеологией, если бы мы сказали, что в России успех такой политики "невозможен". Возможен!».

Впрочем, тут всё понятно. Радикальная оппозиция есть радикальная оппозиция.

Позиция либералов была интереснее. Трудно сказать, насколько они недовольны указом, насколько просто привыкли критиковать власть.

Кадет А. Е. Березовский:

«Указ приведет к образованию сельского пролетариата, который волей — неволей нами этой свободой толкается на грабежи и присвоение чужой собственности, которая нас всех так измучила и предел которой мы желали бы положить… В будущем нашем постановлении этот обезземеленный народ, в сущности, наталкивается на то, чтобы броситься на те же землевладельческие земли и осуществлять свое право на них явочным порядком».

И ведь, как стало ясно из дальнейшей русской истории, Березовский оказался прав.

Зато Столыпина поддержали правые, которые вообще‑то его не одобряли, считая слишком либеральным, и даже некоторая часть ультраправых, которых сам премьер откровенно не любил. Так, знаменитый черносотенный депутат Н. Е. Марков 2–й[93]высказался в присущем ему откровенно — циничном стиле о малоимущих крестьянах, которые в результате реформы оказались бы в проигрыше:

«И скатертью им дорога, пусть уходят, а те, кто из них сильнее, те пусть остаются. Говорят о кулаках. Что такое — кулак? Это хороший деревенский хозяин, который действительно каждую копейку бережет и умеет извлекать из своего состояния больше, чем это делают растопыри, люди, которые растопыривают руки и землю теряют».

Против были, так сказать, «ультраправые из ультраправых» — вроде основателя «Союза русского народа» доктора Дубровина (которого впоследствии выжили из созданной им организации). Такие господа вообще ни о каких реформах слышать не желали. И ведь по — своему они были правы. Удайся реформы Столыпина — и получилась бы совершенно иная страна. Причем куда более иная, чем это сложилось после прихода к власти большевиков.

Но интереснее всего мнение тех, кого реформы задевали непосредственно — крестьянских депутатов. ВIII Думе их было две группы. Одни входили в группу трудовиков, то есть умеренно левых, большинство же являлись так называемыми «правыми крестьянами» — то есть теми, кого продвинули в Государственную думу правые. Эти были даже не консерваторами, а конформистами — то есть стояли за начальство, придерживаясь принципа: начальству виднее. Интереснее высказывания как раз вторых.

Вот что заявил крестьянин Сидоренко (Киевская губерния):