Но в любом случае — можно представить, с каким настроением люди возвращались. Успокоению страны это отнюдь не способствовало.

«При всех трудностях, с которыми сталкивались переселенцы, они несомненно внесли, как показано в обширной литературе, существенный вклад в хозяйственное освоение новых регионов. Однако переселения не ослабили ни земельной нужды крестьянства, ни социальной напряженности в деревне. Не привели они и к заметному росту могущества состоятельных слоев деревни, хотя прежде всего им достались земли переселенцев».

(И. Ковалъченко)

Но что самое главное — как уже отмечалось, так и не было создано нового социального слоя, который противостоял бы любым потрясениям.

Итак, реформа провалилась. Могло ли быть иначе? Нет, не могло.

Любая реформа провалится, если люди ее в большинстве не примут. А столыпинскую реформу не приняли. И можно сколько угодно сетовать на «темный народ», который, дескать, не понимал своего счастья. Но факт есть факт. Большевистские колхозы впоследствии люди приняли, а столыпинские реформы — нет.

«Оказавшись недостаточной для решения аграрного вопроса, реформа стала вполне достаточной для того, чтобы разрушить привычные устои деревенской жизни, т. е. большинства населения в России. Миллионы вышедших из общины, покинувших отчие дома и переселявшихся за Урал, массовая продажа полосок, постоянные переделы и новое землеустройство — все это создавало атмосферу неустойчивости и всеобщей истерии. А невозможность противостоять издевательствам и насилию, ощущение бессилия против несправедливости — по всем законам социальной психологии — рождало лишь злобу и ненависть. Столыпин хотел принести успокоение, но принес лишь новое всеобщее озлобление. Это и стало одной из главных причин того глубокого нравственного кризиса, в который была ввергнута Россия.

Столыпин после подавления первой русской революции мечтал об умиротворении и двадцати годах покоя. Не вышло. Не о "благостности" шла речь, а о том, что в стране вновь назревал кризис общенационального масштаба».

(В. Логинов, историк)

И снова о рабочих

«Рабочий вопрос» был непосредственно связан с аграрной реформой. В самом деле: куда девались бы «слабые хозяева», не пожелавшие переселяться в Сибирь? Правильно — двинулись бы в города и пополнили рабочий класс, где их с нетерпением ждали революционеры. Тем более, пойди дело так, как хотел Столыпин, никаких «полурабочих — полукрестьян», столь милых государственным мужам, существовать не могло бы по определению. Либо ты фермер, либо ты рабочий.

1905 год, в особенности всеобщая забастовка, окончательно развеяли иллюзию, что рабочие бастовали лишь под влиянием агитации революционеров. Всем, кроме самых тупых, стало понятно: рабочие идут за теми, кто готов им помогать, защищать их интересы. И если подвертываются социал — демократы… Так ведь выбора нет!

Кстати, после спада революции социал — демократы никуда не делись — как большевики, так и меньшевики. Речь идет не о тех, кто сидел в эмиграции, а о тех, кто работал в России. Они продолжали активно внедряться в рабочее движение, прежде всего в профсоюзы, участвовали в организации забастовок и так далее…

До представителей власти стали, наконец, доходить очевидные вещи. Министр финансов С. Г. Коковцев отмечал:

«В сущности, всякая забастовка есть явление чисто экономическое и при известных условиях отнюдь не угрожающее общественному порядку и спокойствию. Конечно, преступные учения находят дорогу в рабочую среду, но вместе с тем также верно и то обстоятельство, что подавляющее большинство забастовок про — истекает из‑за чисто экономических причин… и, если можно так выразиться, кровных причин, ничего общего с преступной пропагандой не имеющих».

В итоге встал давно уже назревший вопрос о рабочем законодательстве.

Началось дело еще в 1905 году, когда была создана так называемая «Комиссия Коковцева». В программе ее работы стояли четыре основных вопроса:

1) обязательная организация больничных касс на базе совместных взносов и хозяев, и рабочих;

2) создание на фабриках и заводах смешанных органов из представителей администрации и рабочих «для обсуждения и разрешения возникающих на почве договора найма вопросов, а также для улучшения быта рабочих»;

3) сокращение рабочего дня с 11,5 часа до 10, ограничение законом количества сверхурочных работ;

4) пересмотр статей закона, карающих забастовки и досрочные расторжения договора о найме.

Однако дело шло ни шатко ни валко и закончилась ничем.

Вторая серия началась в конце 1906 года, когда этот вопрос поднял со всей присущей ему энергией Столыпин. Затем еще раз, в 1907 году. Подробно рассказывать обо всех перипетиях дискуссий нет смысла. Они были долгими, нудными и касались весьма специальных вопросов. Стоит отметить лишь некоторые моменты. Снова повторилась история с Зубатовым — как и тогда, интересы рабочих отстаивали правительственные чиновники.

Примечательно, что и на этот раз Столыпин привлек Льва Тихомирова. Тот составил проект «Положения о рабочих обществах». Пока что ситуация с профсоюзами была двусмысленной: они существовали по факту, как общественные организации, разрешенные после Манифеста 17 октября, но специального закона о них не было, что затрудняло их работу. Тихомиров, как и раньше, хотел, с одной стороны, дать возможность рабочим бороться за свои интересы мирными способами, с другой — перекрыть дорогу революционерам.

Главным в «Положении» было следующее:

«а) чтобы среди рабочей массы преобладающее влияние получили постоянные рабочие, как наиболее заинтересованные в процветании кормящей их промышленности; б) чтобы рабочие имели достаточные права для повышения уровня своей жизни; в) чтобы власть сохранила достаточно надзора и возможности своевременной репрессии; г) чтобы рабочие не приходили к вражде с другими классами, но по возможности направлялись на путь обоюдовыгодного мирного сожительства».

Кроме того, как сказано в проекте: «воспрещаются рабочие общества, управляемые политическими партиями».

То есть всё то же, что хотел Зубатов, — умеренный аполитичный тред — юнион. Правда, на этот раз уже в нормальном варианте, а не в виде «полицейского социализма». Конечно, большой вопрос, сумело бы это отвадить революционеров от рабочего движения? Потому что предприниматели так ничего и не поняли и ничему не научились. Они стояли на прежних позициях и ни в какую не желали делиться.

Так, они жаловались на жизнь, на то, что доходность предприятий ниже, чем у их коллег на Западе. На что представитель правительства И. X. Озеров ехидно заявил:

«Господа представители промышленности могли бы рассказать в этом отношении много пикантных вещей. Я делаю свой вывод, именно: что доходность у нас достаточно велика, больше, чем в Западной Европе». Осознав, что соврать не удастся, предприниматели переменили пластинку. В одном документе высказаны их возражения против проекта о сокращении рабочего дня до 10 часов: