Д: Я разделяю точку зрения, что он был безответственен. Но я считал, что эта его безответственность причиняет вред России ровно настолько же, насколько волны причиняют вред огромному утесу. То есть никакой большой роли не играют. Он наделял себя значением, а я считал, что он не столь значителен. Мне казалось, что Россия есть некая самость и по ней скачут какие-то блохи вроде нас с Березовским, но мы не можем причинить ей вред.

А: К чему тогда скакать?

Д: Ну, мы скачем ради себя.

А: Понятно.

Д: Борис считал, что он делает историю. Я пытался его все время остудить.

А: Как тебе кажется, он вообще Россию знал?

Д: Он Россию любил. Он ее любил с вожделением плотским. Он хотел ею овладеть горячо, плотски, дыша ей в затылок и намотав косу на руку, стоя сзади.

А: Ты меня сам наводишь на разговор о женщинах. Он с женщинами вел себя совершенно по-другому: ничьи косы на руку не наматывал. Наоборот, он был чрезвычайно нежен, вежлив, подчеркнуто угодлив. Ты рассказывал историю про какую-то балерину, расскажи сейчас.

Д: Это была встреча в ресторане с грузинскими политиками, прилетевшими к нам в Тель-Авив на один вечер. Они прилетели для важного совещания, их пригласили Бадри и Боря.

С Борисом была какая-то дама, имя которой запомнить не представляется возможным. Вдруг она начала громко скандалить: она думала, заказывая рыбу, что это другая рыба. Борис вскочил, прервал все совещание, громко обратился ко всему столу, что Бадри должен немедленно вызвать шеф-повара, метрдотеля и вообще всех.

Явилась какая-то бригада израильтян, Боря объяснил на своем сбивчивом торопливом английском, что девушка хотела рыбу, но имела в виду нечто иное, поэтому нужно угадать, чего же она хотела, зараза, и удовлетворить эти нужды. Она не знает, как называется эта рыба, даже по-русски не знает, но все должны угадать.

Было интересно видеть эти лица грузинских политиков. У них было ощущение настоящего большого позора, когда важнейший разговор о борьбе с Саакашвили прекратился, потому что все теперь должны угадывать, чего именно хотела эта девушка. Он носился на цыпочках перед каждой.

А: Как ты это объяснишь?

Д: Я ему все время говорил, что это неудовлетворенное отцовство.

А: У него было шесть детей, какое уж там неудовлетворенное…

Д: Ну, он же мало с ними проводил времени.

А: Неправда, он со своими старшими дочерьми провел очень много времени. И для Кати, и для Лизы – дальше я уже просто все это не наблюдал – он был очень хороший отец.

Д: Он просто на задних лапках ходил перед каждой цыпочкой, пылинки сдувал.

А: Я наблюдал то же самое неоднократно. С одной стороны, полная уверенность в том, что ты можешь поменять судьбу страны, а с другой стороны, с девушками вот так как-то.

Д: Ну, это может быть такая потребность самца в заботе. Он не унижался, он был абсолютно убежден, что как мужчина вызывает у них страшный восторг. Он мне говорил, что каждая из них признается, что он намного лучше молодых. Он был абсолютно уверен в своем мужском могуществе, но при этом он сдувал пылинки с такой нежностью необычайной, как будто это какая-то его последняя невеста. Да, и он влюблялся. Очень важно понимать, что он влюблялся.

А: По поводу любви. В 2000 году мы с ним встретились в Кремле, по-моему, ждали Путина, который только что стал президентом. Времени было много, и Борис мне рассказывал про женщин, про свое к ним отношение. Он сообщил тогда, что нормальный человек влюбляется раз в семь—десять лет, особо активный – раз в четыре года, а он – каждый год-полтора. Он мне действительно сказал, что у него другие качества, он в этом смысле отличается от среднестатистического мужчины. Сколько раз он собирался жениться у тебя на глазах?

Д: На моей памяти раза три фундаментально. Мы знаем, что в начале 2000 года он убыл на яхте с бывшей возлюбленной фотографа Марианной.

А: Марианну я знал, да.

Д: Потом еще была девушка, то ли Мисс Россия, то ли мисс-бог-весть-чего, с которой он тоже собирался окончательно, навсегда начать жить в скромной хижине. Причем все время описывал свою жизнь как-то так, как не бывает. Я ему говорил: “Старик, я поехал в Урюпинск, 666-й километр трассы М6, после чего мне больше не хочется ни в скромную хижину, ни простой жизни. Возьми сейчас тачку, поезжай в Урюпинск, через три дня тебе не захочется ни эту бабу, ни жениться, ни простой жизни в хижине, ни видеть ее маму. На хрен это нужно?”

А: Знаешь, это тоже и так, и не так. Если вернуться в начальные годы Бориса, когда он ушел от первой жены ко второй, к Гале, – он жил у Гали с ее родителями буквально на раскладушке, в маленькой квартирке. И вполне с этим мирился, и жил достаточно долго. На самом деле в нем был очень цельный, но очень противоречивый клубок качеств. Это разные кусочки, но складываются хорошо.

Г: Истории со “Связьинвестом” предшествовало неудавшееся приобретение “Газпрома”, потому что деньги, которые Сорос дал Потанину на “Связьинвест”, он перед этим обещал Березовскому с Черномырдиным на “Газпром”. И вот в момент приезда Сороса в Москву практически у меня на глазах Немцов уговорил его этого не делать.

А: Эта история – и “Газпром”, и “Связьинвест” – очень показательна для бизнес-атмосферы, которая была в то время в России. Закулисные недоговоренности, обманы, привлечение иностранцев, потому что денег не хватает, обман этих иностранцев и так далее. Что интересно, Березовский никакого отношения к “Связьинвесту” на самом деле не имел, как к бизнесу и как к профессии. Специалистами телекома являлись только мы, в какой-то степени Гусинский, но уж точно не Березовский. Его функция состояла, по-моему, исключительно в том, чтобы всей этой истории обеспечить какое-то политическое прикрытие – не очень понимаю от кого. У него и денег не было, чтобы туда заходить.

Г: Березовский никогда не говорил, что у него был бизнес-интерес в “Связьинвесте”. У него, как он объяснял, был интерес не допустить усиления влияния потанинской группы, потому что он считал, что Потанин, Чубайс и весь этот экономический блок правительства, который тогда ему противостоял, создает новую централизованную государственную власть, сливающуюся с бизнесом, и что это очень опасно – для него, в частности.

А: Главное – без него создает. Я должен сказать, что всем этим разговорам абсолютно не верю. Модель Бориса была такая: управление страной с помощью денег. Он как раз считал, что большие бизнесмены должны управлять. Немцов и Чубайс в это время, безусловно, уже двигались в другую сторону. Чубайс действительно является автором залоговых аукционов, которые я считаю ужасной ошибкой. Но в тот момент, безусловно, уход Чубайса и Немцова был большим ударом по стране и по правительству. И объективно все это раздутое дело было от лукавого.