Позвонил мне утром… в общем, голова кругом. Но спасибо тебе, спасибо за всё.

Мир рухнул. Как это? Мы же ещё вчера… как Бонни и Клайд…

— В том медцентре — свой персонал. Так что вот, возьми, — он протягивает мне конверт. — Там за три месяца, ну и от меня. Отдохнуть съезди, а то вид у тебя поганый.

Прохожу мимо её комнаты. Там суетятся какие-то девицы в белых халатах.

Она смотрит сквозь меня.

Что произойдёт, когда она поправится? Мне жутко об этом думать. Что будет с ней? Со мной?

* * *

В её глазах — ужас.

— Ты меня спасла — а теперь моя очередь, — наклоняюсь к ней. — Только не сердись. Ну, предположим, вылечили бы тебя. И что бы ты делала? Убежала бы от меня. Занималась бы всякой ерундой… Я-то знаю, что тебе нужно. Ведь неспроста ты выбрала меня.

Аппарат у изголовья кровати попискивает всё чаще и громче. Ничего страшного — никто не придёт. Я же пообещал тогда, что больше не буду слабым.

Её губы дрожат. Надо же, её первое слово после операции — и его слышу я.

И оно мне не нравится

— Я просто хочу быть с тобой, — хмурюсь я. — Делать мир лучше. Это плохо?

Она мотает головой. Пальцы карабкаются к тревожной кнопке.

Накрываю ладошку своей рукой.

— Мы же как Бонни и Клайд, — шепчу я укоризненно. — Я всегда буду рядом…

Любимая

♂ Виктор Точинов

Тропинка едва заметна. Тростник стоит зеленой стеной, метелки тихо шелестят над головами. Джунгли. Кажется — вот-вот затрещат под тяжелой поступью стебли и кто-то огромный, чешуйчатый, жутко древний — протопает, не выбирая дороги, пересечет наш путь, мы замрем и оторопело будем смотреть, как исчезает в зарослях волочащийся за ним длинный хвост…

— Здесь правда-правда никого никогда не бывает? — спрашиваешь ты.

— Конечно, любимая. Никого-никогда. Только ты и я. Мы с тобой…

— А кто же тогда протоптал тропинку?

— Не знаю… Может, кабаны?

Ты громко и заливисто смеешься. От звонкого смеха все древние и чешуйчатые позорно бегут, трусливо поджимая длинные хвосты… Кабаны, обиженно похрюкивая, спешат за ними. Кабаны здесь — в пятидесяти верстах от огромного города! — действительно бывают. Но тропинку протоптал я.

Долина постепенно понижается, под ногами должно уже зачавкать — но не чавкает, все высохло, лето очень жаркое. Заросли вдруг кончаются, травянистый склон, вверх — и мы пришли.

— Красота… — почти шепчешь ты. А потом вскидываешь руки над головой и протяжно кричишь:

— Красота-а-а-а-а!!! — так кричат в горах, ожидая услышать эхо. Но эха здесь нет. Это место тишины, оно не любит громких звуков — и крик далеко не уходит — глохнет, вязнет в зеленой подкове тростника, окружившего, прижавшего к реке этот невесть как оказавшийся в болотистой пойме взгорок. Крик никому не слышен.

Вещи ложатся к подножию березы — огромной старой березы, единственного здесь по-настоящему высокого дерева. Туда же летят мои джинсы и твой брючный костюмчик. Береза — маяк, ориентир в пути через тростниковые джунгли. Если ее вдруг срубят, совсем непросто будет отыскать путь на этот чудо-островок, найденный мною в низменной речной долине.

— Сюда и в самом деле никто не приходит. Посмотри на эту березу — чиста, бела и непорочна. Ни одного автографа побывавшего Васи, ни одного объяснения в любви, даже банального “Танька — дура!” и то нет…

Ты внимательно исследуешь бересту.

— Бедненькая! Такая старая — и до сих пор девственница… — неожиданно обнимаешь дерево, прижимаешься щекой к стволу. — Я буду любить тебя! Ты согласна?

Какая-то пичуга срывается с ветвей и улетает — рассказать подругам о невиданном зрелище. О девушке с яркими рыжими волосами и в ярком бирюзовом купальнике.

— Жалко, что Наташки с нами нет… Она любит такие места. Давай в следуюший раз устроим тут шашлыки и ее пригласим тоже? Ой, здорово я придумала! Точно, шашлыки на необитаемом острове! Ведь это необитаемый остров?

— Необитаемый. И остров — весной, в половодье…

— Значит, решено — шашлыки! И Наташку приглашаем!

Наташка… Ты до сих пор считаешь ее подругой. Когда-то мы дружили втроем… Теперь нас двое… Молодая семья. Их тоже двое — растит сына. Встречаемся очень редко. Иногда захожу к ней в гости — вроде и не гонит, но… На шашлыки Наташка, конечно, не поедет.

…Мы стоим на высоком берегу. Река невелика — от силы метров пятнадцать в ширину. Песчаный обрыв изрыт ласточками-береговушками. У самой воды мелкий, удивительно желтый песок лежит нешироким горизонтальным уступом — мини-пляж, очень удобно заходить в воду. Но не стоит. Вода хрустально-прозрачна и, я знаю, холодна как лед. Даже в июле.

Ижора — родниковая речка. Уже потом, протекая мимо знаменитого своими заводами Колпина, и мимо Коммунара, тоже знаменитого — бумажными фабриками, и мимо ничем не знаменитых совхозных коровников — только потом, через много километров она превратится в огромную и теплую сточную канаву, не замерзающую даже зимой. А здесь, в верховьях, можно смело пить речную воду и купаться — если, конечно, имеешь навыки моржа и не боишься простуды…

— Смотри, милая! — я с силой топаю. У ласточек начинается легкое землетрясение — они черно-белыми молниями выскальзывают из нор, чертят над самой поверхностью стремительные зигзаги. Ты восхищенно взвизгиваешь, когда одна выстреливает буквально из-под наших ног.

— Какие длинные… — это уже про водоросли, ты наклоняешься и смотришь вниз, в прозрачно-загадочный мир. Здесь глубоко, но прекрасно видны у дна упругие зеленые ленты, вытянутые течением, колеблющиеся, извивающиеся… Как роскошные волосы утопленницы…

— А в них что-то есть… эротическое… — ты оборачиваешься и кладешь ладони на мои плечи. — Люби меня! Здесь! Сейчас!

Да, любимая… Ну как отказать тебе, такой прекрасной и солнечной?

* * *

Ты спускаешься к реке (купальник остался где-то там, у березы), пробуешь вытянутой ногой воду, с визгом отскакиваешь. Идешь вдоль берега, всматриваясь в глубину… И проходишь чуть дальше, где к воде спускаются небольшие кустики.

— А это что такое? Ты же говорил — никто не бывает… Только мне одной… Обманул-обманул-обманул! Противный мальчишка…

Я подхожу. В кустах спрятаны два предмета явно не природного происхождения: чуть тронутая ржавчиной штыковая лопата с потемневшей ручкой и свернутый мешок — тоже не слишком новый.

— Не знаю, — задумчиво говорю я. — Здесь очень чистый и мелкий песок. Возможно, изредка приплывают за ним из деревни. Забыли или оставили до следующего раза…

Но ты уже смотришь по сторонам подозрительно — на берег, в воду… И начинаешь испытывать видимое беспокойство из-за отсутствия купальника. Совершенно напрасно, милая…

— Фу-у-у… А тут