почему папаше следует идти. Я записала. У меня этими записями вся карта памяти забита. Его рисунки. Его слова.

А Плюшу он опять выбросил. Ну и чёрт с ним, чёрт с ними обоими. Я устала.

Сегодня днём — иду из магазина домой, а Плюша под окном в траве валяется с распоротым брюхом. Я подхожу, чтобы его поднять, а этот из окна: «Что ж вы, Дарья Петровна, в мусоре роетесь? Не комильфо!»

Да. Так и сказал. Non comme il faut, или как там оно по-французски пишется. Миша, троечник из коррекционной школы. Смотрит на меня сверху вниз и ржёт. И мать с ним вместе.

Кристина, а она помолодела. Я сначала думала, дело в том, что она меньше пить стала — нет, какое там. Она выглядит на двадцать пять, ну на тридцать — край. Я её сфотографировала. Посмотришь? Вообще надо было с самого сначала всю эту жуть документировать. Даша — девочка-тормоз. Но теперь-то я знаю, что делать. Постоянно хожу с планшетом, видео записываю, фотографирую. Им смешно. Но пошли они.

Я его боюсь. Да, это мой брат, мой дурной любимый младший брат — но я его боюсь.

Нет, он не бьёт меня, или что-то в этом роде. Смотрит свысока, отпускает, мать его, остроумные комментарии (убила бы), но и всё. И постоянно лыбится. Он и раньше улыбался, но не так.

Это не он. Не Мишка. Вот, написала, и легче стало.

Нашла открытки, которые мы купили на Курортном бульваре в день приезда. Мишка молодец, хорошо их спрятал — в ящике с грязными вещами. Этот чистюля, он нипочём бы не стал там искать. Ту, на которой была эта чёртова клиника, Мишка в клочья изорвал. А перед этим замалевал окна синим.

Мать не понимает, что что-то не в порядке (пишу и самой смешно: да, у нас небольшие проблемы — вместо брата по квартире шастает какая-то тварь, которая шпарит по-французски и красиво поёт). Она вообще ничего не понимает.

Сейчас их нет: ушли гулять. Они теперь постоянно гуляют. Он, она и парасолька. И при этом не выглядят, как герои фрик-шоу, наоборот, красиво даже.

Я, как назло, каждую ночь сплю как сурок. С тех пор, как проснулась и увидела эти следы. Уже и будильник ставила, и энергетиком по уши заливалась — без толку. Этот не хочет, чтобы я что-то видела.

Выпросила у соседей видеокамеру. Спрятала её на шкафу среди барахла, поставила на запись. Не помогло. Восьмичасовая запись изнанки крышки от объектива — вот что у меня теперь есть. Круто же. И ведь я снимала эту чёртову крышку, помню, что снимала.

И скорую не вызовешь. Что я им скажу? Мой брат-дебил вдруг стал нормальным, и меня это беспокоит? После такого заявления меня саму в дурку увезут с мигалками.

Хотя, может, так и надо бы. Я уже сама не знаю, что тут творится, и что с этим делать.

Нужна ведь какая-то точка отсчёта, да? День, когда всё было как надо? Я начала вспоминать — и поняла, что это было весной, когда я к вам с папой пришла. Я-то думала, всё будет ужасно. Что вместо папы меня встретит дебёлая бабища (вульгарная гулящая девка из деревни, пришла на всё готовенькое © Натали Забелина), обматерит на весь подъезд и захлопнет дверь перед носом.

А открыла ты. И я растерялась. Что делать с бабищей, я примерно представляла. А с тобой… Ты же меня боялась, действительно боялась — так, что руки дрожали, и ты никак не могла справиться с дверной цепочкой, и всё извинялась — я думала, ты разревёшься, честное слово.

А потом папа как-то быстро ушёл. И мы с тобой молча сидели в гостиной, и всё было по-настоящему серьёзно и напряжённо, пока не запахло жареным в прямом смысле.

Что тогда у тебя в духовке сгорело? Я так и не поняла, честно говоря. Но оно просто дьявольски воняло и дымилось. Надо было, наверное, вызывать пожарных. Или экзорциста. Но мы как-то справились сами, в четыре руки отдирали от противня пригоревшее мясо, и так намучились, что тебе даже извиняться надоело. И потом мы сидели на диване — в куртках, потому что надо же было квартиру проветрить, а снаружи минус двадцать — и смотрели какую-то тупую комедию, и ржали, как идиотки.

А потом хорошо уже не было. Ни единого дня.

Ты посмотри фото, что я тебе сбросила. Мишка и этот. Мать в марте и мать теперь. Я и свою скинула на всякий случай. Упоротая девочка Даша, автопортрет.

И видео. Этот и мать беседуют о том, как они ходили в музей. Они заметили, что я с планшетом, и как-то быстро свернули разговор, но ты послушай, как он строит фразы, какие слова использует… Хотя нет. Пересмотрела сейчас — обычные там слова. Но как он говорит! А для сравнения — вот старая запись с утренника в Мишкиной школе. Там мало что видно, и звук плохой, но всё равно посмотри. Пожалуйста.

28Jul. 2014 07:22

From: Дарья Зотова <[email protected]>

To: Кристина Фёдорова <[email protected]>

Я была там. Сегодня ночью.

И нет, я не рехнулась.

Всё просто, на самом деле. Пару дней не пить и не жрать ничего, что может содержать здешнюю воду. И не купаться. Не знаю даже, как я додумалась. Вспомнила, что Мишка, когда мы только переехали, воды боялся.

Этот, похоже, что-то заподозрил. Весь вечер донимал меня, мол, выпей чаю. Мать тоже подключилась. Как будто ей не всё равно, есть ли я вообще на свете. Она, кстати, выбросила все Мишкины книжки и игрушки, все старые рисунки (а я же помню, блин, как она раньше часами над ними сидела и выискивала нестыдные). Миленькое такое аутодафе.

Ей хорошо. У неё теперь есть правильный сын. А куда подевался неправильный, плевать она хотела. Только мне оно и надо.

Хотя я уже не знаю, надо или нет.

Часа три, наверное, я лежала с закрытыми глазами. Накануне вычитала где-то, что легко можно узнать, спит человек или притворяется. У неспящего под веками двигаются глазные яблоки, и это видно со стороны. Так вот. Убила бы ту сволочь, которая об этом написала. Потому что это невыносимо, это хуже, чем не думать о белом медведе, хуже всего на свете: осознать впервые за семнадцать лет, что твои глазные яблоки плевать хотели на твои усилия, и будут шевелиться, хочешь ты того или нет.

Потом