Как и в первый раз, они встретились ранним утром. Рабочие мыли клетки водой из шлангов, дрессировщик стоял рядом. На голове у него была шапочка, скрывавшая повязку.

— А, юный лорд! — приветствовал он Харку. — Ну что, решил оказать честь простому смертному и пришел проведать его?

— Ты сегодня репетируешь?

— Придется. Но я уже вообще не доверяю этим бестиям, после того как тигрица врезала мне по голове и почуяла запах моей крови… Как поживаешь? Что-то ты совсем забыл дорогу к своим соплеменникам! Они уже не достойны твоего внимания, эти бедолаги? Ты же у нас теперь звезда манежа! А помнишь, как я это предсказывал тебе?

— Меня к ним не пускают. И отца тоже. Дети сами приходят ко мне на репетицию или на представление.

— Это почему же? Билл раньше вроде не был таким мелочным.

— Они боятся. Мои краснокожие братья два года назад участвовали в восстании на реке Миннесота[13]. Сейчас они — как пленные.

— Восстание — тоже идиотизм. Это все равно что мои тигры захотели бы вырваться из клетки! Бесполезно!

Харка молча отошел в сторону. Он не любил, когда о судьбе его народа говорили в таком тоне, и вернулся в свой вагончик, где в крохотном закутке, напоминающем корабельную каюту, сидел Маттотаупа и изучал карту. Отец в последнее время очень изменился. Это трудно было не заметить. В его глазах появилось выражение тоски и отрешенности, свойственное зверю или человеку в неволе. Харка почти каждый день видел его за картой. Он вошел и сел рядом с отцом на пол.

— Их слишком много! — произнес Маттотаупа.

Харка знал, о чем говорит отец. За зиму они повидали много городов на востоке страны и начинали понимать, насколько белых людей было больше, чем индейцев.

— Их слишком много, и они несправедливы. Краснокожим нужно бороться, иначе белые отнимут у них все, чем они владеют: прерии, горы, бизонов, пищу и жизнь.

Тем временем повсюду — в городе, в цирковом шатре и даже в тесных вагончиках артистов — запахло весной, талыми снегами, вольным ветром, примчавшимся издалека, мокрыми лугами. Мустанги уже начали линять. Харке приходилось чистить их перед каждым представлением скребницей и щеткой. Дома, в стойбище Сыновей Большой Медведицы, лошадей не чистили скребницами. Выполняя эту непривычную работу и ведя беззвучный диалог со своим Чалым, Харка еще больше ненавидел цирк, этот манеж, посыпанный песком и опилками, этот шатер, этих людей, эти запахи, этот шум. Он чувствовал, как печальны были Чалый и Гнедой, печальны и безутешны, потому что уже не верили в то, что еще когда-нибудь смогут скакать по прерии и услышат сигнал начала бизоньей охоты. Визгливый голос менеджера, язвительные речи инспектора манежа, высокомерие Билла действовали на Харку как яд, который он вынужден был глотать, подавляя желание выплюнуть его.

Под влиянием этого настроения он поссорился и со Старым Бобом. Однажды в конюшне, задавая корм ослам, он сказал ему:

— Наступает весна. Скоро мы простимся с вами, я и отец.

— Что?.. — переспросил Боб, оттопырив ухо ладонью, как во время представления, когда он спрашивал публику: «Повернуться?»

— Наступает весна. Скоро мы простимся с вами.

— Ты что, рехнулся, Харри?

Харка не ответил. Он кормил второго осла, того самого, на котором он во время своего первого посещения цирка разоблачил трюк.

— Ты точно рехнулся! Может, ты все же ответишь мне?

— Что я могу тебе еще сказать? Мы уйдем из цирка, и всё!

Боб побелел:

— А номер?

— Ты просто будешь выступать с тремя детьми.

— Говорю тебе, ты спятил, Харри. Все, что ты тут наболтал, я сейчас же передам Фрэнку Эллису.

Фрэнк Эллис был инспектором манежа.

— Загубить такой номер — который к тому же только-только сделали! — нанести вред цирку, лишить меня заработка — на такое способен лишь невежественный, немытый, чумазый краснокожий! Вот уж действительно — цыганское отродье! Зачем я учил тебя читать и писать?

Боб побагровел. Он был вспыльчив и в гневе часто говорил такое, что противоречило его, в сущности, доброй натуре.

— Заплатить тебе за уроки? — спросил Харка, глубоко оскорбленный его словами.

— Чушь! Во всяком случае, ты никуда не уйдешь! Я позабочусь об этом. Надеюсь, твой отец окажется сговорчивей, чем ты!

Харка положил сена в кормушку четвертому ослу и ушел. Когда Боб на следующий день попытался помириться с ним, он был неприступен.

Но инспектор манежа пока ничего не знал об их раздоре. У руководства цирка были заботы поважнее, чем Боб со своим «маленьким лордом». Зима сожрала значительную часть средств, поскольку труппе приходилось останавливаться в гостиницах, а это — дорогое удовольствие. Срок выплаты взятых осенью кредитов истекал весной. Чтобы вернуть деньги и выплатить проценты, нужно было как-то увеличить дневную выручку. Беспокойство директора передалось инспектору манежа, а через него и всей труппе. Жалованье рабочим выплачивали нерегулярно, артистам сократили гонорары. Группа виртуозных воздушных акробатов уже получила новый ангажемент, хотя это было очень трудно. Вслед за ними ушел Баффало Билл. Он нанялся в цирк лишь для того, чтобы приятно провести зиму и неплохо заработать. Теперь он вновь поступил на службу в железнодорожную компанию в качестве разведчика и охотника. Гражданская война подходила к концу, и строительные работы планировалось ускорить. Рабочим в прерии нужна была пища, они не могли жить на одних консервах. Условия для незаконной, варварской охоты были идеальными. И Билл покинул труппу. В целях экономии замену ему подыскивать не стали. Руководство индейской группой взял на себя визгливый менеджер. Он не умел ладить с индейцами, поэтому конфликты стали привычным явлением. Зато Харка теперь мог почти беспрепятственно общаться со своими краснокожими братьями. В отличие от Билла менеджер не обладал наблюдательностью разведчика.

Хотя дирекция и пыталась скрыть свои проблемы, чтобы не утратить доверие кредиторов, слухи о кризисе просачивались сквозь стену молчания и доходили до последнего конюха, уже хотя бы потому, что заработная плата выплачивалась с задержками. Харка, узнав обо всем от дрессировщика, передал это Поющей Стреле, чтобы дакота знали правду.

Это было ночью, после представления. Шатры уже были разобраны и погружены, вагончики приготовлены к переезду в другой город. Маттотаупа и Харка лежали в своих гамаках.

— Мы едем в Миннеаполис, — сказал вдруг Маттотаупа. — Я посмотрел на карте — этот город расположен в верховьях Миссисипи, в Миннесоте. Оттуда мы поедем в прерию и в леса.