— Она же еще ребенок.

— Она вампир, — фыркнул бородач. — Не тешь себя иллюзиями. Она с радостью вонзит клыки в человеческое горло. Если как следует проголодается — то и в твое тоже.

— Она поклялась в служении…

Толстяк снова тяжело вздохнул. По всей видимости, он не был злым человеком, но и отчаянным храбрецом его нельзя было назвать. Вообще говоря, Шенк и раньше слышал о таких, как этот торговец. Орден не только засылал множество лазутчиков в соседние страны… почти все купцы, выходцы из Орденских земель, в той или иной мере были на содержании Совета вершителей. Иным из них год за годом выплачивались небольшие суммы, давались некоторые поблажки в виде, к примеру, пониженного налога или брошенного сквозь пальцы взгляда на принадлежащие им грузы. Иногда и торговцы в свою очередь оказывали Ордену некоторые услуги. Оказывали помощь эмиссарам Ордена, поставляли информацию…

Но от них никогда не требовалось приносить себя в жертву.

— Ладно, я понимаю… — Шенк положил толстячку руку на плечо. — Мне нужно оружие. И хотя бы какие-нибудь доспехи или кольчуга. Пара лошадей.

— Это будет, — оживился торговец, поняв, что ему не придется идти на верную смерть. — Это все будет, алый, я найду тебе отменную кольчугу. Или ты предпочитаешь латы? И кони у тебя будут — не чета тем, что можно найти в этом захолустье.

Синтия обвела пространство вокруг себя мутным взором. Она все еще пребывала в состоянии тяжелого пресыщения, едва способная самостоятельно передвигаться, а потому не могла оказать никакого серьезного сопротивления троим дюжим мужикам, что волокли ее к толстому столбу, со всех сторон обложенному вязанками хвороста. О том, чтобы вступить в бой, не могло быть и речи; тем более она не могла отрастить крылья — серебряные цепи, неизвестно каким путем попавшие в эту дыру, лишали ее всякой надежды на превращение в летящее создание.

Перед глазами все плыло, она почти не разбирала лиц… и лишь надеялась, что темплара нет среди тех, кто пришел посмотреть на ее смерть, Все-таки костра она не избежала, Леграну удалось лишь ненамного отсрочить казнь. Она слабо улыбнулась собственным мыслям… да уж, в Минге для вампира один исход, и не важно, охотится ли он по ночам на двуногую дичь или старается вести себя тише воды ниже травы, даже в малом избегая переходить дорогу людям.

Толпа с вожделением, пуская слюни от предвкушения зрелища, ждет начала казни — что вампирочка сделала этим людям? Пила их кровь? Убивала их? Нет… просто проходила мимо. Но кому-то не понравились клыки и цвет кожи, не понравилось, что она — иная, не такая, как все.

Если бы она не сорвалась, если бы не напилась до одури свежей крови, эти негодяи горько пожалели бы о том, что допустили одну только мысль о нападении на безобидных путников. Но чем сильнее становится Голод, тем больше времени нужно потом на то, чтобы прийти в себя. Она истратила слишком много сил, когда долгими часами согревала мечущегося в лихорадке рыцаря своим телом, она слишком мало ела простой пищи, которая хоть и не утоляла вампирский Голод, но помогала держаться.

Взрослый, опытный вампир смог бы взять себя в руки, смог бы ограничить трапезу несколькими небольшими глотками — она не выдержала. И теперь расплатой за эту несдержанность будет страшная смерть.

Она снова рванула цепи, в слабой надежде, что они сделаны целиком из серебра — ее руки сильнее, чем мышцы любого атлета-человека. Она сможет порвать мягкий металл… Тщетно — под слоем серебра скрывалось железо, это не просто цепочка, свидетельствующая о богатстве владельца, не просто способ хранения драгоценного металла, когда в случае нужды от цепи можно оторвать несколько звеньев и расплатиться. Это была цепь для вампира…

Ее ноздри уловили запах дыма — пока еще не под своими ногами, Какой-то толстый, богато одетый человек, размахивая факелом, разглагольствовал, обращаясь к собравшимся. В его словах не было ничего нового, обычные фразы о создании Тьмы, о проклятых кровососах, что могут жить, лишь убивая… О том, что очистительный огонь отправит это проклятое создание туда, где ему и место, — во Тьму, к демонам. Вот-вот он ткнет факелом в вязанки хвороста… хорошо бы, чтобы хворост был полит маслом, вдруг подумалось Синтии, чтобы сразу. Чтобы одна вспышка, один удар обжигающего пламени, один вопль — и все. Но это дикий зверь может просто убить, ради пиши или охраняя свою территорию, а человек не столь прост. Человек, убивая, старается причинить муки, старается продлить удовольствие от лицезрения страдающей жертвы. Значит, дрова будут сырыми.

Кажется, теперь этот расфуфыренный толстяк обращался к ней. Синтия с трудом подняла голову, попыталась сфокусировать взгляд на человеке. Жирная самодовольная рожа, тяжелая золотая цепь, пышный кружевной воротник. Наверное, местный управитель… Он, брызгая слюной, призывал на ее голову проклятия, всячески оскорблял — как будто грязные человеческие слова могут задеть вампира. Особенно привязанного к столбу в окружении готовых вспыхнуть дров. В таком положении оскорбления — не более чем пустой звук.

Она оскалилась, обнажив роскошные клыки, угрожающе зашипела и испытала истинное удовольствие, увидев, как побледнело его лицо, как ублюдок отпрянул в испуге и, потеряв равновесие, растянулся в грязи.

Толстяк, под аккомпанемент смешков, доносящихся из толпы, кое-как поднялся, весь перемазанный отвратительной жижей, в которой хватало и обычной грязи, и вонючего навоза. Подхватил с земли чудом не погасший факел, злобно ткнул им в дрова, еще раз, еще… Вверх потянулись первые струйки дыма, среди вязанок веток появились язычки пламени. Синтия закрыла глаза, закусила губу — эти подонки не дождутся ее крика. Не дождутся…

Огромный черный конь врезался в толпу, роняя брызги крови из разорванных удилами губ. Почти взбесившийся от боли скакун молотил копытами, не разбирая, земля под ними или упавшие люди. А всадник, не давая опомниться, сек направо и налево мечом, и каждый удар находил цель. В этой сумятице, сквозь поднимающийся от кострища дым, сквозь вопли боли и мельтешение перекошенных от ужаса лиц, вряд ли кто мог увидеть, что всадник наносил удары плашмя — оставлял огромные кровоподтеки, иногда даже ломая кости, но никого не убивая. Лишь занося меч над толстяком управителем, все еще тупо стоящим с дымящимся факелом в руке, он на долю мгновения задумался… и все же не стал наносить смертельного удара.

Лицо воина было скрыто шлемом, лишь белки глаз можно было разглядеть сквозь прорези. Необычная в этих краях кольчуга, похожая на чешую, сияла так, что больно становилось глазам. Но узнать воина было несложно — по ширине плеч, по манере держаться в седле. Синтия сражалась с Леграном бок о бок достаточно много раз, чтобы суметь уловить отличительные признаки темплара и догадаться, что это именно он.

Соскочив с коня прямо в разгорающееся пламя, Шенк пинками раскидал охваченные огнем вязанки, не особо заботясь, попадают ли эти огненные снаряды в людей или к стенам ближайших домов, а затем с размаху чиркнул мечом по цепи. Брызнул сноп искр, ее запястья рвануло болью, но цепь распалась, и девушка почувствовала, что свободна. Впрочем, от этого ей было не легче — она почти упала на руки своему спасителю. Забросив ее на коня, что скалил зубы и бил копытами, никого не подпуская к неуклонно разгорающемуся кострищу, темплар одним прыжком — не помешала и тяжелая кольчуга — взлетел в седло, и конь, издав на прощание презрительное ржание, рванулся прочь с площади, проложив заодно еще одну улочку прямо через толпившихся зевак.