— Так, рассказывай как ты, Уиткоум? — Манелло уставился на нее с безэмоциональным лицом, но глаза его пылали, и Джейн вспомнила их последний разговор, когда он сообщил о неких чувствах к ней. Детали разговора оставались туманными, и у нее возникло смутное впечатление, что состоялся он в палате ОИТ, над пациентом…

Голова снова начала трещать, и когда она поморщилась, Манелло велел:

— Садись. Сейчас же.

Не такая уж и плохая идея. Она направилась к дивану.

— Хочешь кофе?

— На кухне, да?

— Я принесу…

— Я сам смогу налить. Годы тренировок. А ты присядь.

Джейн села на диван, и начала потирать виски, крепче запахнув полы халата. Черт, она когда-нибудь придет в себя?

Манелло вошел, когда она наклонилась вперед и положила голову на руки. Что полностью включило его режим доктора. Он поставил кружку на одну из книг ее матери по архитектуре, и опустился на восточный ковер.

— Поговори со мной. Что случилось?

— Голова. — Простонала Джейн

— Дай взглянуть на глаза.

Она снова попыталась сесть прямо.

— Боль проходит…

— Молчи. — Манелло нежно взял ее запястья и отвел от лица. — Я проверю твои зрачки. Наклони голову.

Джейн сдалась, просто послала все к чертям и откинулась на диване.

— Я давно не чувствовала себя так отвратительно.

Его большой и указательный пальцы аккуратно раскрыли шире ее правый глаз, пока он доставал ручку с фонариком. В такой близи она могла видеть его длинные густые ресницы, трехдневную щетину и чистые поры на коже. Он хорош пах. Одеколоном.

Что за одеколон, пронеслось в ее голове.

— Хорошо, что я пришел наготове, — протянул он, наводя тонкий луч.

Ей захотелось моргнуть, когда он посветил в глаз, но Мэнни не позволил.

— Стало хуже? — Спросил он, переходя к левому глазу.

— О, нет. Вполне нормально. Не дождусь когда ты…Черт, слишком ярко.

Он выключил фонарик и затолкал его обратно в нагрудный карман формы.

— Зрачки нормально расширяются.

— Какое облегчение. Если мне захочется почитать под солнечным прожектором, я преуспею.

Он взял ее запястье и нащупал пульс. Затем поднял свои ролексы.

— Придется доплачивать страховку за этот осмотр? — Поинтересовалась Джейн.

— Шшш.

— Потому что я на мели…

— Шшш!

Было непривычно оказаться на месте пациента, а держать рот закрытым — того хуже. Блин, что-то скрывалось за этими неловкостями и словами….

Темная комната. Мужчина в кровати. Ее рассказ… рассказ о… похоронах Ханны.

Очередная вспышка боли охватила ее, и она резко втянула воздух.

— Вот черт.

Манелло отпустил ее запястье и положил ладонь на лоб.

— Жара вроде нет. — Он опустил руки на обе стороны ее шеи, прямо под подбородком.

Когда он нахмурился и начал пальпировать, она сказала:

— У меня нет ангины.

Находясь На Другой Стороне, Вишес пристально рассматривал Кормию, и его одолевало желание отстрелить себе ногу. После ее стеснительного признания в том, что она никогда раньше не видела мужчину, он почувствовал себя ужасно. Ему не приходило в голову, что она знала только женщин, но если учитывать, что она родилась сразу, после того как погиб последний Праймэйл, то как она могла встретить кого-то противоположного пола?

Конечно же, он вызывал в ней ужас.

— Иисус Христос, — пробормотал он, глубоко затягиваясь самокруткой, а затем щелкнул по ней. Пепел падал прямо на мраморный пол амфитеатра, но его это абсолютно не заботило. — Я совершенно не подумал, насколько тяжело это будет для тебя. Я думал…

Он думал, что она будет желать его или испытывать хоть что-то подобное, но в протест, она ощущала то же, что и он.

— Да, мне чертовски жаль.

Ее нефритовые глаза от удивления распахнулись и заблестели.

Он надеялся, что тон, которым он с ней пытался разговаривать, был мягким:

— Ты хочешь это…? — Он указал рукой, держащей сигарету, на расстояние между ними. — Это соединение?

Она промолчала, и он покачал головой.

— Послушай, я вижу это по твоим глазам. Тебе хочется бежать от меня, и не только потому, что ты испугана. Ты хочешь сбежать от того, что мы должны будем сделать, я прав?

Она поднесла свои руки к лицу, тяжелые складки одежды соскользнули вниз по ее тонким рукам и повисли на сгибах ее локтей. Тихим голосом она сказала:

— Я не посмею подвести Избранных. Я… я сделаю то, что должна сделать на благо всех.

Да, эта песня была явно на двоих.

— Как и я, — пробормотал он.

Ни один из них не произнес ни слова, и он не знал, что делать дальше. У него всегда плохо получалось завязывать отношения с женщинами, а сейчас, когда он чувствовал себя разобранным на части после ухода Джейн, все стало намного хуже.

Внезапно он повернул голову, понимая, что они не одни.

— Ты, за колонной. Выходи. Сейчас же.

На свет вышла Избранная, опустив голову, ее тело под традиционной белой мантией было напряжено.

— Господин.

— Что ты здесь делаешь?

Избранная кротко уставилась на мраморный пол, и мысленно он взмолился Господу о своем спасении от их раболепства. Забавно, во время секса он нуждался в нем. Теперь это дерьмо его чертовски раздражало.

— Хорошо, если ты пришла, чтобы успокоить ее, — прорычал он. — И если ты здесь по какой-то другой причине, то тебе лучше уйти.

— Для успокоения, — мягко сказала Избранная. — Я волнуюсь за нее.

— Как тебя зовут?

— Избранная.

— Твою мать! — Они обе подскочили от его крика, и он постарался засунуть свой нрав поглубже в задницу. — Как твое имя?

— Амалия.

— Хорошо, тогда так, Амалия. Я хочу, чтобы ты позаботилась о ней, пока я не вернусь. Это приказ.

Когда Избранная начала кланяться и клясться, он в последний раз затянулся самокруткой, затем облизал два пальца и прижал их к кончику сигареты. Он положил окурок в карман мантии, в голове у него возник вопрос: за каким дьяволом на Этой Стороне все должны носить эту долбанную пижаму?

Он бросил взгляд на Кормию.

— Увидимся через пару дней.

Не оборачиваясь, Ви вышел, потом по белой траве поднялся на холм, избегая белых шелковых дорожек. Когда он пришел во двор покоев Девы-Летописицы, то молился, чтобы ни в коем случае не столкнуться с ней, и поблагодарил Бога, что ее не оказалось поблизости. Последнее, в чем он сейчас нуждался, это афте-пати с Мамзиллой[121].